В ночь большого прилива

«...А больше всего я люблю вспоминать летний поход после четвертого класса. Даже не сам поход, а привал на поляне в березовом лесу.. Были уже сумерки, и стволы в них^чсветились, как обмазанные фосфором.

Я помню круг брезентовых палаток, а в центре круга трескучий костерчик. И песню, которая появилась неизвестно откуда. Хорошая такая, немного печальная песня. Мотив я хорошо запомнил, навсегда, а слова — еле-еле. Только несколько строчек. Но не хочется мне, чтобы песня исчезла из памяти, и вот я понемногу придумал свои слова...»

Янка прочитал это негромко и раздельно. Глянул из-за листа на Гельку. Гелька виновато сказал:

— Да... А я как-то не обратил внимания. Думал, просто песня... А правда, хорошая!

Янка кивнул. И зашевелил губами. Он читал еле слышно, для себя, но в Гельке слова песни все равно отдавались со звоном. Он знал их наизусть:

Звездной ночью осенней Улечу из гнезда.

На буденовке серой — Голубая звезда.

Голубые петлицы —

В них клинки скрещены. Рвется синяя птица В небо гневной войны.

Верный конь меня знает — Не уронит с седла.

Жаль, что шашка стальная Мне пока тяжела.

Но нагану я верю —

Не изменит в огне. ...Барабан в револьвере. Барабан на коне...

« Наши парни хохочут — Блеск по белым зубам: — «Ты зачем приторочил У седла барабан?

Это дело пехоты —

Топать с маршем везде. Нам совсем неохота Оставлять лошадей...»

Янка перестал двигать губами, и Гелька понял, что он думает о барабанщике Юрке, Гелька сказал:

— Сегодня полезем на крышу? Вдруг будет сигнал,..

Янка облизнул губы и как-то жалобно шевельнул бровями. Промолчал.

— Янка...

— А? — будто очнулся он. — Полезем, конечно...

— Янка... А что такое буденовка?

— Шапка такая военная...

— Я знаю, что шапка. А какая?

— Ну, вроде старинного шлема.' Глеб же рассказывал... Не помнишь разве?

«Не помню, — вздохнул про себя Гелька. — Это, наверно, без меня. Когда я обиделся и ушел...»

Янка понял. Он торопливо сказал:

— Сейчас нарисую.

Он зашарил по нагрудным карманам. На разноцветных форменных рубашках — желтой у Янки и сиреневой у Гельки — карманы делились продольными швами на узкие чехольчики. Как газыри на старинных черкесках. Это была новая школьная мода. В трубчатые футлярчики удобно было совать карандашики, ручки, круглые микрокалькуляторы. А также палочки-леденцы в блестящих фантиках и стеклянные трубочки для стрельбы сухими ягодами... Янка нащупал синий фломастер, пристроил на коленях пачку бумаги и на обороте печатного листа сделал быстрый рисунок. Показал Гельке. На картинке была остроконечная шапка с козырьком и длинными ушами. С большой звездой, затушеванной синими штрихами.

— Ну, я так и думал, — сказал Гелька. — Я вспомнил...

Дома Гелька взял с полки растрепанные листы с записями Глеба. Устроился на подоконнике и снова прочитал про поход и про костер на привале. А потом и песню. Это была даже не песня, а целая поэма или баллада. Конечно, Глёб сочинил ее длиннее той, что пели у костра.

...Наши парни хохочут —

Блеск по белым зубам: —

«Ты зачем приторочил У седла барабан?

Это дело пехоты —

Топать с маршем везде.

Нам совсем неохота Оставлять лошадей».

Усмехаются парни,

И слова их верны:

Гулкий топот конармии —

Пульс гражданской войны. Только мне после боя,

У ночного костра*

Снится небо иное И другая пора:

Дремлет летнее поле,.

Тонко птица звенит.

Позабыты все боли.

Чист и ясен зенит.

В этом ясном затишье Ласков солнечный свет.

...И выходят мальчишки,

Вдаль идут по траве.

Над лугами, над лесом Тишина, тишина.

Лишь из песен известно,

Что бывала война.

От невзгод отгороженно Можно жить не спеша.

...Почему же тревожен Их мальчишечий шаг?

Что подняло их рано?

Чей далекий призыв?

Может, в их барабанах Эхо дальней грозы?

Пальцы палочки сжали,

Как сжимают наган.

Травы бьют по изжаленным Загорелым ногам...

Вам никто не расскажет,