В ночь большого прилива

Что разбило их сон.

Эти мальчики — стража На границах времен.

Они струнками-нервами Чуют зло тишины:

«Нет, ребята, не верим мы В слишком тихие сны.

Что-то стали на свете Дни беспечно легки.

На уснувшей планете Прорастут сорняки.

Чья-то совесть задремлет,

Чья-то злоба взойдет,

И засохнут деревья,

И моря стянет лед...»

Солнце плечи им трогает,

Ветер спутал вихры.

И, быть может, тревога их — Что-то вроде игры.

Но скользит темным крылышком Тень по сжатым губам.

...Я вот этим мальчишкам Свой отдам барабан...

«Это будто про Юрку, — уже не первый раз подумал Гелька. — Это Глеб уже,, наверно, здесь написал, в Старо-горске...»

За окном, в траве под березами, скандалили воробьи. На них сипло и лениво гавкал от своей будки Дуплекс. Листья берез золотились от осени и от солнца. Сквозь листья — на подоконник, на Гельку, на бумагу — падали тонкие лучи. Янка, если бы захотел, смог бы сыграть на них, как на струнах, «Осеннюю песню»... Нет, не осеннюю. Пусть придумает музыку к этой, про Юрку!

Гелька еще раз перечитал последние строчки. Между ними проступали бледно-голубые линии. Гелька перевернул лист. На обороте был рисунок буденовки.

Гелька сжал губы, обхватил себя за покрытый колючими волосками затылок и минуты две сидел неподвижно. Потом выдернул из кармашка тонкий фломастер и написал на краю листа:

— Ну и что? — сказал Янка, словно успокаивая Гельку. — Это и понятно. Если разобраться, это же один и тот же лист. Только... только как бы в двойном существовании...

Гелька все еще загнанно дышал от стремительного бега. Они сидели у ‘Янки, на пустой веранде с разноцветными стеклами. На некрашеных половицах перед ними лежали два совершенно одинаковых листа из дневника Глеба. На изнанке листов было два абсолютно одинаковых рисунка: синяя буденовка с большой звездой. И две одинаковых надписи: «Янка»...

— У них природа совершенно одна и та же. Это фактически один лист, — снова сказал Янка.

— Все-таки непонятно, — вздохнул Гелька.

— Ну и что? — откликнулся Янка. — Разве мало случалось непонятного с той поры, как мы познакомились? А искорка — это понятно?

Гелька не ответил. А что отвечать, Янка правильно говорил.

— На свете вообще столько непонятного, — продолжал Янка. — Что такое музыка — это понятно? А электричество? Ученые до сих пор не знают, что это такое. А люди пользуются им' давным-давно. А если бы люди боялись непонятного, что было бы на свете?

— Иноща боятся, — сумрачно сказал Гелька. — Скважину вот закрыли. Папа целый месяц в столице живет, все добивается, чтобы разрешили исследование, а толку никакого.

— А почему?

— Не разрешают, и все. Говорят, есть решение... — Гелька нудным голосом будто прочитал: — «Ввиду неясности результатов и возможности проявления непредвиденных последствий бурение сверхглубокой скважины приостановить на срок, необходимый для разработки новой программы и теории «Два Ц»...»

— А что за теория?

— Толком никто не знает... И какой срок, никто не знает. Наверно, не маленький, если вход зацементировали...

— Гелька, а что в этой скважине обнаружили? Ты ничего толкового так и не рассказывал.

— А я ничего толкового и не знаю... Бур не пошел, будто в броню уперся. Спустили микроробота с телеглазом, а он показывает на экране звезды...

— Будто землю насквозь прокопали и небо увидели?

— Да нет. Небо-то увидели то самое, которое у них над головами. Те же созвездия. Дело было ночью... А потом все погасло и робот не вернулся. Послали еще одного, а на экране что-то непонятное...

— Что?

— Папа не стал говорить... Янка, у них же есть правило: пока открытие не выяснилось, это секрет... Да и вообще папа приехал какой-то хмурый. На себя не похожий...

— Может, эта скважина — прямой тоннель в другие галактики, — сказал Янка. — Или в другие пространства...

— Как те рельсы...

Янка кивнул. И они долго молчали, думая про Юрку и Глеба, которые, ушли за стрелку таинственного рельсового пути. Гелька прислонился к стенке и положил один листок с буденовкой себе на колени. Смотрел на рисунок.

— Нам.теперь и телефона не надо, — улыбнулся Янка. —Можем на этих листах переписываться — самая быстрая и тайная связь.

— Ага... А то тетушка вечно локаторы настораживает, когда я по телефону говорю...

Дома Гелька сразу попробовал новый вид связи. Написал:

«Янка, приходи, как договорились. В 21.00».

И под этой строчкой невидимый красный фломастер вывел:

«Ладно».

Гельке показалось, что слово неуверенно дрогнуло.

«Янка, может быть, ты не хочешь?»

«Я хочу. Только..'»

«Что?»

«...Ты не смейся, я сейчас объясню».

«Я не буду смеяться!» — торопливо написал Гелька и очень встревожился.