В новый день

Подхожу вплотную. Голова запрокинута. Глаза открыты. Ножевая рана прямо на сердце. Маленькая струйка крови. Лицо, ставшее практически симметричным. Глаза, смотрящие в пустоту. Приоткрытый рот.

Поворачиваюсь в сторону. В углу, облаченный в этот бледный свет, стояла огромная черная фигура, Фантом, из которого сочилась тьма.

Длинный серый плащ с капюшоном.

Демон.

Плащ тихо падает на пол.

Гладкая броня.

Пулемет на правой руке.

Маска-противогаз.

Большие круглые безжизненные глаза, черные, как сама ночь.

Загорелись красным.

Фантом замахнулся левой рукой.

Я отпрыгнул в сторону.

Грохот и свист выстрелов, вспышки, куски стен, падающие на пол, рассыпающиеся на миллионы осколков, пыль, столько пыли, что я сразу же закашлял.

Я рванулся к входной двери. Закрыто. Глупо.

Налево, прямиком на кухню.

Ключи в карман. Чуть не выпали.

Выстрелы прекратились.

Шагов не слышно.

На кухне, кроме плиты и холодильника, практически ничего.

Холодильник.

Плита.

— Газ, газ, газ… Медленно!

Сковорода?

Отлетает в сторону с грохотом.

Пожелтевшая краска на холодильнике, который не издает ни звука.

Открываю. Лампочка не загорается.

— Ладно.

Внутри пусто.

Упираюсь в него сбоку изо всех сил, ноги начинают скользить по кафелю.

Слышно лишь мое кряхтение, скрежет холодильника по стене, к которой он прижат вплотную. Невыносимый грохот.

Испарина на моем лице.

Холодильник начинает терять равновесие.

В проходе появляется рука с пулеметом, но холодильник, падая, зажимает ее между стеной и собой.

Несколько выстрелов, кафель со стен разлетается в разные стороны. Глубокие темно-серые дырки от разрывных снарядов. Выстрелы прекращаются, рука же начинает подергиваться.

Окно!

Не поддается.

Звук, похожий на сухой кашель — не поддается.

Рвется ткань, плоть. Нож, разрезающий мясо. Гнется металл, хруст. Рычание.

Что‑то падает на пол — рука.

Окно открылось.

Звук, подобный взрыву гранаты — вижу, что холодильник окончательно свалился.

Улица, дома, подоконник.

Дорогу внизу даже не видно.

Дерево, опутанное сухими ветками — толстыми, тонкими. Похожи на паутину.

Выпрыгиваю и теряюсь в его мертвой кроне.

Хруст ломающихся веток.

Небо.

11

Я — непутевый брат Мидаса.

Все, к чему я прикасаюсь, умирает, даже не превратившись в золото.

Я — дон Кихот, чья Дульсинея давно мертва, а у меня не хватает мозгов признать даже это.

Санчо Панса лежит с дыркой в голове.

Все ребра отбиты.

Но, все равно, вперед, вперед! Навстречу приключениям!

Старая мельница крутиться, вер… Старая?

Она до ослепительного блеска натертой обшивки новая.

Работает, как по маслу.

Я — красная шапочка, сменившая свой яркий головной убор на угольно черную фетровую шляпу. Я иду сквозь темный-темный лес, несу в корзинке пистолет, а в каждом кусте может скрываться Страшный Серый Волк без одной лапы.

Я — Шерлок Холмс, похоронивший доктора Ватсона, переживший без проблем падение из Рейхенбахского окна высотного дома.

И который работает на Профессора Мориарти, не состоя при этом ни в каком профсоюзе.

И который, прихрамывая, плетется по заснеженной дороге, кладбище, полное гаражей-мавзолеев.

Я — Улисс, бредущий неизвестно куда, неизвестно зачем.

Пенелопа тоже умерла, и я, управляя в одиночку своим кораблем, сквозь снежную бурю, болезни и боль преследую ее тусклый призрак.

Если есть Дедал, есть и Икар, не так ли? Мои крылья не смогли меня поднять даже на сантиметр, какое там, черт возьми, солнце.

Я — Финнеган, старина Here Comes Everybody, который так и не смог проснуться и вынужден коротать вечность в этом космоговническом фарсе.

Я — Холден Колфилд, который отказался взрослеть, но артрит уже не позволяет мне с такой же ловкостью и прытью ловить детишек, падающих в пропасть.

Я — грустный-грустный клоун, чью Мари забрали католики и сделали из нее пустую куклу.

А она еще имела наглость сбежать!

Где моя гитара? Где вокзал, на котором я бы бренчал себе дурацкие мелодии, зарабатывая на уже кончающиеся сигареты.

Я и играть‑то не умею. Я ничего не умею.

Я несколько раз говорил о канавах — а вы знаете, почему из них лучше не вылезать?

Когда ты в ней лежишь, то видишь перед собой лишь небо, а там вокруг невероятно огромной и божественно красивой луны рассыпаны тысячи, миллионы звезд, и постоянно кажется, что стоит вот только вытянуть руку, как ты сможешь прикоснуться к каждой.

Потом ты мечтаешь выбраться.

Пальцы в кровь, весь в грязи — но тебе это удается.

Ты смотришь по сторонам, и видишь ничего, кроме сонма таких же канав вокруг тебе, где кто‑то еще лежит, кто‑то уже поднялся.

А чтобы посмотреть на небо, приходиться запрокидывать голову вверх.

И шея‑то уже болит.

Я — отключившийся от времени Билли Пилигрим, который не находит других слов, кроме «Такие дела».

Женщина, спасшая мне жизнь и не просившая ничего взамен?

Пуля вошла в правый, вышла через левый висок.

Такие дела.

Единственный человек, который особо и не пользовался мной и был вполне готов пойти навстречу?

Нож в сердце.

Такие дела.

Который час? Где я? Кто я? Что мне делать?

Я все и никто.

Я сплю днем и живу ночью, как летучая мышь — слепая, хрупкая и уродливая тварь.

Мне нужно перестать думать.

Мне просто нужно прислушаться.

Знал ли я, где тот демон? Нет.