В новый день

С каждым моим шагом ее и впрямь становилось больше, комната словно сужалась, подталкивая меня к этому столу. Я уже успел докурить сигарету и выбросить несчастный окурок на произвол судьбы в этой темноте, а я все шел и шел и шел. Звуки моих шагов отзывались пронзительно громким, острым, я бы сказал, эхом.

Но я мог бы и не идти — пространство само сузилось бы достаточно, чтобы поставить меня с Председателем лицом к лицу.

Сначала был голос.

— Скверно выглядишь.

Затем он положил приборы на тарелку, аккуратно вытер рот.

Потом я увидел его, опиравшегося на сложенные в замок чуть распухшие, противные кисти с идеально наманикюренными пальцами. Его круглые очки горели во тьме тем же бледным светом, в маленьком кругу которого мы находились. Казалось, что я видел лишь эти горящие очки и его довольную широкую улыбку, как у одного кота, внезапно появившегося в этом мире оживших кошмаров. Как же его звали? Он еще в книжке был одной, где там девочка сначала падала-падала, а потом все с ума сошли.

Не имеет значения.

Он был крупным, низким, мужчиной с коротко стриженными волосами. Но стоило ему встать, как ты сразу ощущал себя маленьким, словно он расправлял крылья и превращался в чудовище.

Дракон, чью голову принц должен отрубить волшебным мечом.

Но я работаю на него, к сожалению.

Оправа его круглых очков была настолько тонкой, что мне всегда хотелось сначала разбить ему их, а потом только его гладкое лицо. За стеклами прятались бледно-голубые глаза, в центре — по маленькой черной точке, что жгли тебя, как муравья под увеличительным стеклом.

Костюм, на котором вот-вот поотрывались бы все пуговицы, не в силах сдерживать эту утробу, в которой переваривались поглощенные целиком души. Еще одна — и все. Выпишите нам нового Председателя, пожалуйста.

Не дождетесь.

Скверно выгляжу? Я‑то?

— Не без вашей помощи.

— С нашей‑то как раз помощью, — говорил он, — ты вообще стоишь на ногах. Что, разве не так?

Тик.

— Вашей?.. Вашей?

Так.

— Ну разумеется, друг мой. Не ты один тут в печали — знаешь ли, мы тоже очень и очень расстроились, потеряв такую ценную сотрудницу. Эх, дела, дела…

Тик.

Сотрудницу. Они тоже расстроились.

Так.

— Это за этим меня сюда вызвали? Повспоминать старые добрые деньки? Кстати, хорошую девчонку поставили себе на входе — почему бы и тебе тоже не замаскироваться, чтобы я не видел твоей настоящей рожи?

Он засмеялся, но в его голосе было так мало жизни, что я даже не услышал эхо его хохота.

Или же черная дыра всосала в себя и звук.

Не знаю.

— Ах ты старый сукин сын, пока в лифте ехал, наверное, придумал! Ну, ничего — мне даже нравится. А знаешь ли ты, когда мы проектировали это чудо, думали ж о тебе, глупый. Как же сделать так, чтобы наш Безумный Шляпник смог успокоиться и снова увидеть свою любимую? Скоро запускаем массовое производство. И работу предлагаем — как раз на девочек будут деньги, а и выглядят они — ну прям точь-в-точь.

Тик.

Он смотрел на меня тем взглядом, с которым смотрит гроссмейстер на растерявшегося оппонента.

Так.

— Позволь мне кое‑что спросить, только между нами, м-м?

— Спрашивай.

— Черепаховый суп. Жаркое из кролика. Что тебе больше всего нравится?

— Ближе к делу.

— Это и есть мой вопрос, — сказал он с непритворной серьезностью, — или даже так…

Он прищурил глаза. Шах.

— Что бы ты заказал, сводив ее в ресторан?

Тик.

Мат.

Я начал догадываться. Но промолчал. Не знал, что сказать. Не хотел говорить. Лишь попросил отсрочки.

— Не знаю, к чему ты. Тебе пора меньше о жратве думать — с таким‑то брюхом.

Он снова засмеялся.

— Да знаешь ты все. Знакомо ли тебе такое слово как «прогресс»? Это — движение вперед. Чем быстрее, тем лучше. Черепаха не догонит зайца — из нее скорее сделают суп. А из зайца получится превосходное жаркое. И всем этим насладится его величество Человек. Но человек слаб, он болеет, покрывается гнойниками, стареет, ломает кости, теряет зрение, простывает, режется, колется, голодает, умирает от жажды, умирает при родах, а самое главное — Человек убивает другого Человека. Странно, да? Бессмыслица какая‑то. Как тот, кто убивал, и убивал очень хорошо и много на войне, скажи мне — зачем? Зачем? Когда природа и так неплохо делает свое дело.

Он смотрел мне прямо в глаза. Я не двигался. Холод сковывал все мое тело — и не из‑за того, что в комнате упала температура. Это были очень холодные, расчетливые слова и мысли.

— Я не знаю, зачем я убивал. Мне дали в руки автомат. Мне сказали, что это — наши, а те — враги.

По ощущениям я как будто бы пересказал многотомную эпопею — настолько меня вымотали эти слова.

— И ты хорошо сработал. Идеальная машина смерти.

Так.