В объятьях богини раздора

Они въехали во двор. Влад выключил зажигание, открыл дверь и подхватил Наталью на руки. И, пока он вносил её в дом, она, уткнувшись в его плечо, всё плакала, и когда он раздевал её, почти бесчувственную, и дальше, почти до того последнего момента, когда её тело выгнулось и Наталья застонала глухим прерывистым стоном. В её распахнутых глазах отразилось лицо Влада с расширенными зрачками, его почти звериная улыбка, судорога, прошедшая по лицу, его голые плечи…

Когда они раскатились по разные стороны дивана, его рука нашла её руку и сжала в своей. Наталью пронзило дежавю: вот так же они с Иваном, распавшись после целого на половинки, сжимали ладони…

Она очнулась.

– Я сварю кофе. – Влад быстро встал и, вытянув откуда-то халат, ушёл на кухню.

Наталья лежала, раскинувшись на кровати, и смотрела в потолок. Как после тяжёлой болезни, в голове не было ни одной мысли.

Влад вернулся с подносом, на котором стояли две чашки и тарелочка с бутербродами. От чашек шёл пар. Он поставил поднос на пуф, подоткнул Наталье под спину подушки, накинул покрывало. Угощайся, моя королева.

– Ты прекрасна, – сказал он, когда она взяла чашку. – Ты прекрасна. Ты рождена для поклонения. Ты не будешь работать где попало.

Наталья подняла несчастный, вопросительный взгляд.

– Подумай здраво, – продолжал Влад. – Ты жива. Ты живёшь. А пока человек жив, он не имеет права сдаваться. Эта женщина сказала, что ты можешь состояться как эстрадная певица. По-моему, это гораздо веселее, чем петь кучке любителей в академической филармонии. А если ты думаешь, что эстрадное пение – это несерьёзно, то вспомни, какая аудитория слушает эстраду и какая – оперу. Эстрадным певцам дают звание народных артистов, это разве не признание?

– Это не тот уровень, – безжизненным голосом произнесла Наталья.

– Это снобизм, – решительно заявил Влад. – Сама посуди: биться головой о стену потому, что ты не можешь петь арии, как минимум непродуктивно. А вот направить свои силы на то, чтобы стать профессионалом на эстраде, – это то, что тебе и по силам, и, возможно, заменит неосуществимое… У меня, кстати, приятель есть, у него свой ресторан. Вот там можно было бы начать.

– Петь в ресторане?! – воскликнула Наталья. Кофе выплеснулся из чашки и залил покрывало, но она не заметила. – Ты хочешь, чтобы я пела в ресторане?!

– Вертинский пел именно в ресторанах, – сухо сказал Влад. – А кто скажет, что Вертинский – это общее место?

Он встал, пошуршал на полке, защёлкал мышкой, и Наталья услышала манерный, картавящий, с прононсом голос:

– У меня завелись ангелята, завелись среди белого дня, всё, над чем я смеялся когда-то, всё теперь восхищает меня…

Они молчали. А вокруг лилось:

– Доченьки, доченьки, доченьки мои! Где ж вы, мои ноченьки, где вы, соловьи?..

Когда песня закончилась, Наталья сказала:

– Вертинский был автором своих песен. Он самобытен.

– А ты пой романсы. Пой Вертинского, Окуджаву, Галича… Пой старинные романсы. Подбери такой репертуар, в котором ты будешь чувствовать себя уверенно, будешь выглядеть благородно и изысканно… Ты сможешь, у тебя получится… И про тебя будут говорить, про тебя будут писать, на тебя будут ходить и носить тебе охапки цветов… Ты тоже будешь самобытна!

Всё поправимо, пока ты жива! – Влад откинул одеяло и погладил Наталью по плечу. Она скосила глаза на его руку – длинная ладонь, ровные пальцы с овальными ногтями. Человек, который пытается ей помочь, который хочет показать ей другой путь…

Неожиданно для себя Наталья прижалась щекой к этой ласковой руке.

* * *

Весь июль Наталья занималась с Вороновой. Не только в институте: она работала дома, как ей казалось, – круглосуточно. Жёсткий график занятий, строгость наставницы и её собственное горячее желание принесли свои плоды: голос окреп, налился силой. Как и предсказывала Воронова, оперные произведения остались для неё недоступными. Зато Наталья обнаружила, что эстрадные и авторские песни в её исполнении звучат ярко, выразительно, более того – что ей по душе работать над ними. Она делала серьёзные успехи, и больше, чем даже самоощущение, её убеждало в этом поведение Ирины Николаевны: с каждым уроком её наставница становилась всё более доброжелательной, несколько раз Наталья даже ловила на себе её удивлённый, обрадованный взгляд. Она была благодарна Вороновой. Не только голос – с каждым днём Наталья чувствовала, как расправляется внутри себя, как прибывает в ней личная сила. И эта перемена была настолько значительной, что Наталья думала: «Мне стоило бы заниматься только ради этого. Даже если б с голосом было всё совсем плохо…»

– Мы сделали максимум, и это впечатляющий максимум, – с удовлетворением заметила Воронова. Только что она объявила, что занималась с Натальей в последний раз. Наталья, уверенная, что за этим последует подведение итогов обучения, с замиранием сердца ждала от неё финальных слов.

– Ты нашла свою манеру исполнения, – пояснила преподавательница.

Наталья напряжённо ждала продолжения.

– У тебя появился уровень, – объявила Ирина Николаевна. – Ты спокойно можешь петь эстраду, и это будет выглядеть достойно.