В объятьях зверя (СИ)

В этот момент Елена и Деймон вновь встретились взглядами. И именно сейчас что-то изменилось во взгляде этих голубых глаз. Был страх. Было неверие… И боль. Его глаза блестели, и было видно: это от слез. Казалось, что пройдет еще секунда — и Деймон просто опустится на колени и заплачет, исступленно крича, пытаясь разорвать на себе одежду. Однако Елена понимала, что он бы этого не сделал, и по его глазам видела: сейчас он переживает все это внутри. И тем мучительнее сейчас было смотреть в эти чистые голубые глаза, из которых по секунде уходила жизнь.

Проходит еще несколько секунд, и Елена вновь слышит надтреснутый, абсолютно опустошенный голос, который сейчас был похож скорее на голос дряхлого больного старика, чем молодого мужчины.

— Мама умерла.

Комментарий к Глава 51 *Mio Dio! – Боже мой! (итал.)

====== Глава 52 ======

Приглушенный шум голосов постепенно стихал, но Деймон этого, кажется, даже не замечал. Все происходящее вокруг в этот день шло словно бы параллельно ему, будто в какой-то момент кто-то увел его из привычного мира куда-то далеко. Деймон не закрывался от общения с родственниками — в этот день поддержать семью Грейсона, которую настигла беда, приехали все без исключения члены огромной семьи Сальваторе, жившие не только в Нью-Йорке и не только в США, — был максимально участлив к каждому из них и, как мог, старался ни одним своим словом, ни одним жестом не позволить себе выплеснуть все, что он чувствовал в это утро, на окружающих. Но стоило лишь взглянуть в его серо-голубые глаза, напоминавшие осколки сапфира, переливающиеся на солнце, чтобы понять, что на самом деле он переживал каждую секунду, когда слышал слова соболезнований, когда видел белые гвоздики и красные розы — любимые цветы своей матери, под мягким ковром которых, устлавшим могилу, не была видна даже зеленевшая трава, — когда видел белоснежный мрамор надгробия. Его глаза напоминали глаза маленького заблудившегося ребенка. Он не слушал и не слышал проповедь священника, будто потерялся во времени, в одно мгновение утратив способность не смотреть, но видеть. Деймон лишь жадно задумчиво вглядывался вдаль, словно точно знал, откуда придет спасение, чувствуя, что скоро все закончится и он вернется домой, больше не вспомнив об этом проклятом диком страхе, объявшем его душу и лишившем покоя. Быть может, именно в этот день ненадолго в его душу вернулась та детская наивность, когда становится совершенно безразлично то, что ты видишь собственными глазами, — надежда в сердце становится настолько сильной, что именно она оказывается верным поводырем — единственным, что сможет хотя бы ненадолго заглушить боль. Именно этой борьбой надежды с осознанием правды горел его взгляд.

Деймон и сейчас стоял на могиле, плотно сомкнув губы, едва дыша, всматриваясь в буквы на мраморном надгробии. Он будто чего-то ждал — ждал, как в тот пасмурный ноябрьский день, когда ему нужно было попрощаться с Кэтрин, — может быть, надеясь, что, когда он вновь поднимет взгляд на него, буквы сложатся в имя человека, совершенно ему не знакомого, превратив все, что сейчас сжигало его душу, в страшный далекий сон.

Он не верил. Не хотел верить. А может быть, верить в то, что жизнь вонзила в спину очередной нож, просто не было сил. Но в те минуты, когда Деймон возвращался к реальности, поднимая голову и видя на равнодушном мраморе знакомое, такое близкое имя, он чувствовал, что нож этот вошел в него по самую рукоять.

Деймон слегка наклонился и аккуратно смахнул ладонью пыль от песка, осевшую на стеле. Легкий, почти теплый мартовский ветер едва ощутимо коснулся его щек. Весна в Нью-Йорк в этом году пришла очень рано: февральские снега давно растаяли, а в воздухе уже витал этот неповторимый цветочный аромат, который можно уловить лишь тогда, когда дни только начинают становиться чуть длиннее и солнечнее, а природа начинает потихоньку оживать, и уже ничто не напоминало о том, что еще совсем недавно дороги города были настолько заснежены, что порой по ним с трудом продвигались автомобили. Природе не было дела до чьей-то боли: ее жизнь только начиналась.

В какой-то момент Деймон почувствовал: он здесь не один. За эти несколько дней, что они с отцом готовились к похоронам, им так и не удалось остаться друг с другом наедине. И чем больше шло время, тем сильнее Грейсон ощущал потребность в этом. Он долго наблюдал за Деймоном, прежде чем подойти к нему, и сердце в груди стягивало от боли, когда он видел задумчивый взгляд сына, неподдельный страх и отчаяние в глазах, в которых он не видел этого никогда. И, быть может, именно эта боль начала рушить ту крепкую стену, которую они построили вокруг себя.

— Когда-то мы планировали прожить до девяноста лет и умереть в один день, — задумчиво проговорил Грейсон, точно так же, как Деймон несколькими минутами ранее, внимательно вглядываясь в буквы имени своей жены.

Деймон покачал головой.

— Как же глупо и по-детски…

— Согласен, — с горечью усмехнулся отец. — Но когда тебе двадцать и ты безумно влюблен, верить в сказки гораздо легче.