В одно прекрасное детство

У паровоза тут же появился какой-то чумазый, деловой парнишка, который больше всех понимал в технике. Он стал поворачивать какие-то краники — одни отворачивал, а другие заворачивал.

Мне стало страшно, но я не заплакал, потому что знал: машинисты не плачут, — и мы покатились по какому-то тёмному коридору.

Тут чумазый деловой парнишка повернул какой-то последний краник и весело крикнул: — Ну, Петька, не бойся! Гуди побольше, машинист! Счастливого пути!

Я дёрнул за верёвку, паровоз загудел, и из тёмного коридора мы выкатились на освещённый манеж.

Глава семнадцатая. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ!

Заиграла весёлая музыка, зрители громко захлопали, но Анатолий Анатольевич поднял руку, и на минуту в цирке наступила полная тишина, только иногда было слышно, как из паровоза негромко шипит пар.

Дурова осветили яркие лучи из четырёх прожекторов, и он произнёс торжественным голосом:

Привет вам, милые друзья,

Мои родные зрители!

Мне радостно, что вижу я

Ребят и их родителей!

Знаком я с вами много лет,

Но каждый раз с волнением

Я встречи жду, и мой привет —

Начало представления!

Тут большой цветастый петух, который до этого молчал и важно дремал на левом плече Анатолия Анатольевича, приподнялся, вытянул шею да как заголосит во всё своё петушиное горло:

«Ку-ка-ре-ку!»

Услышав это «ку-ка-ре-ку», внимательный слон в огромной красной фуражке начальника станции ухватил хоботом толстую верёвку и изо всех сил ударил в большой медный колокол. Это означало, что можно начинать посадку.

И началась посадка!

Никто не подгонял пассажиров, они сами со всех ног бросились занимать места в вагонах. Топот поднялся страшный, потому что у каждого пассажира было четыре ноги, ведь это же, как ты понимаешь, были не люди, а дрессированные дуровские животные. Хрюкали на ходу поросята, пищали белые мыши, мяукала кошка, блеяла коза, лаяли собаки, пыхтел и сопел ёжик, крякали утки, шипели гуси, кудахтали куры.

 Хотя, извини, я забыл, не у всех дуровских животных было по четыре ноги — утки и гуси, например, шлёпали по цирковому ковру только двумя ногами, только по две ноги было у кур, но всё равно, всё равно на манеже царило шумное веселье, никто не хотел опоздать на поезд.

Но вот все четвероногие и двуногие расселись в зелёных вагончиках по своим местам и нетерпеливо высунулись в окна, потому что пассажирам нашего поезда хотелось уже скорее отправиться в путь-дорогу.

Скажу тебе по секрету, все они так торопились потому, что уже привыкли в конце своего небольшого путешествия получать от Анатолия Анатольевича что-нибудь вкусненькое.

Вот, оказывается, почему они так спешили и почему так любили ездить на этом поезде!

Но об этом я узнал только потом. А сейчас солидный начальник станции, неторопливый слон, дождавшись команды Дурова, дал ещё два звонка, и поезд наконец тронулся.

Как только наш удивительный поезд отошёл от станции, шум поднялся ещё сильнее: громче захрюкали поросята, запищали белые мыши, замяукала кошка, заблеяла коза, залаяли собаки, засопел ёжик, зашипели гуси, закрякали утки, закудахтали куры и, вдобавок ко всему, я всё время давал гудки, так что можешь себе представить, что творилось на манеже.

Мои папа и мама в это время наблюдали за мной сквозь узкую щёлочку в занавесе и, конечно, по-прежнему страшно волновались.

И все цирковые артисты волновались тоже, потому что знали: на паровозе вместо заболевшей обезьянки Петьки едет обыкновенный мальчик Петя, который ещё никогда не был машинистом.

А зрители об этом даже не догадывались. Правда, один из них, очень внимательно приглядевшись ко мне, сказал своей соседке:

— Какая же это мартышка? Это никакая не мартышка. Это самая обыкновенная макака. Меня не проведёшь! Что я, макак не знаю, что ли?!

А мы к этому времени уже проехали целых три круга, и вот тут чуть было не случилась та самая неприятность, которая могла испортить всё представление.

Вот слушай, как это получилось.

Глава восемнадцатая. ЧУТЬ БЫЛО НЕ СЛУЧИЛАСЬ БЕДА

Анатолий Анатольевич совсем близко подошёл к рельсам, и, когда мой паровоз проезжал мимо него, он незаметно махнул мне рукой и негромко скомандовал:

— Салют…

А я совсем забыл, какой рычажок надо повернуть.

Тогда Дуров крикнул ещё раз, чуть погромче:

— Салют!

А я совсем растерялся, смотрел на все эти блестящие колёсики, краники, рычажки и кнопки и совершенно не знал, что мне нужно делать: нажать на что-нибудь, дёрнуть или повернуть?

— Салют!! — ещё громче крикнул Дуров, и я уже приготовился заплакать, как вдруг на помощь мне бросился Чарли Чаплин.

Милый, добрый, смелый Чарли Чаплин! Он на ходу догнал паровоз, вскочил на подножку и на ходу повернул рукоятку, которую должен был повернуть я.

И в ту же секунду над нашим поездом засверкал салют!

Мой паровоз загудел, и я даже сам не заметил, как перестал бояться.