В огне передовых линий

Держались мы на рубеже еще трое суток. Именно в эти дни в приказах немецко-фашистского командования появился пункт: «Моряков и шахтеров в плен не брать». Но в плен мы сдаваться не думали. Мы ждали единственного: чтобы набежали тучи и закрыли небо. А небо, как назло, было без единого облачка, и гитлеровская авиация безнаказанно бомбила наши боевые порядки, пробивая «эдельвейсам» дорогу к Черному морю. В один из дней мы насчитали до 700 самолето-вылетов на Гейман, Гунай…

…Отвлекусь от изложения боевых действий единственно для того, чтобы рассказать одну трагическую историю, навеянную воспоминаниями об армадах фашистских стервятников, пытавшихся, казалось, сровнять сами горы. История эта началась еще на Миусе в ноябре 1941 года, когда к командиру минометного батальона 691-го стрелкового полка старшему лейтенанту Μ. Н. Живлюку и к комиссару батальона старшему политруку А. И. Покатаеву пришли комсомольцы Пилипенко — брат и сестра. Кате было 19 лет, а Алексею и того меньше — 16. Просьба, известно, одна: возьмите воевать. Живлюк категорически отказал. Но Алексей Иванович Покатаев, добрая комиссарская душа, уговорил комбата принять обоих Пилипенко в батальон. Екатерину назначили телефонисткой во взвод связи, Алексея — в минометный расчет. И брат, и сестра быстро вошли в семью минометчиков и вскоре уже слыли опытными бойцами. Недаром красноармейца Пилипенко месяца через два уже назначили наводчиком, а Катюшу перевели телефонисткой на коммутатор полка. Бывало, позвонишь ей, попросишь полкового командира, так она Ковалева, а потом Мельникова из-под земли достанет. Отлично работала.

И вот был у Живлюка в заместителях старший лейтенант Кишинский. Хороший командир и славный, видать, человек. Он полюбил Катю, а она его. Ну и приходят к нам с комиссаром перед новым, 1942 годом — разрешите пожениться… Такое дело: война, смерть, а у них любовь. Что тут скажешь! А ничего и не скажешь. Благословили их, словно отец с матерью, да пожелали самого большого счастья…

Алексей Пилипенко погиб вместе с расчетом в бою за хутор Розенталь, под Батайском. Минометчики вели огонь по пехоте до того последнего мгновения, когда на их огневую позицию ворвался фашистский танк. А Катюша с Кишинским дошли с полком до Кавказа. Она готовилась уже стать матерью, надо было отправлять ее в тыл, а хохотушка все отмахивалась да посмеивалась.

«Он у меня солдат, — говорила о будущем ребенке, — ему ли бояться этих колбасников!» Так и не уехала никуда.

28 сентября Катя родила сына. А 29-го, когда случился особенно сильный авиационный удар по селению Маратуки, она погибла от осколка фашистской бомбы. Погибла тогда, когда кормила своего ребенка грудью…

Капитан Кишинский отвез сына в Туапсинский детский приемник и снова вернулся к себе в полк. Он сильно ожесточился и, как мне докладывали, сам лез под пули. Я вырвал во время передышки полчаса, чтобы поехать к нему и поговорить с ним по душам, по-мужски. Но к сожалению, опоздал. С тяжелой осколочной раной капитана уже эвакуировали в армейский госпиталь. Жив ли он? Не знаю. Откровенно говоря, не верю. Но вот что их с Катюшей Пилипенко сынишка где-то живет и здравствует — такое вполне возможно. Хотелось бы, чтобы и ему попались на глаза эти строки и чтобы они вызвали в душе его гордость за родителей. Они были настоящими людьми, и их большая любовь тоже освещала нам тернистый путь к победе…

Но вернемся к боям на гунайском направлении. Силы были слишком неравными. Гитлеровцам удалось захватить половину горы Геиман, потеснив оттуда батальон Катаева. Сам комбат погиб. Его заменил старший лейтенант Григорий Ковтун. Однако 2-й батальон, которым командовал старший лейтенант Николай Головко, еще держался на южных скатах высоты. И вот Головко звонит на наблюдательный пункт Руцинского, докладывает:

— У меня здесь сидит командир батальона, который получил от командарма задачу сбить немцев с Геймана. Что делать?

Руцинский смотрит на меня: что делать?

— Пусть сбивает, если приказано.

Сбили. «Чужой» батальон отбыл опять в резерв командующего армией.

На другой день нас сбросили с горы Гунай. А резервов почти нет, неатакованных участков тоже. На фронте обороны 694-го и 691-го стрелковых полков вовсю разгораются такие же ожесточенные бои, как и на левом фланге дивизии.

И опять телефонный звонок на моем НП, и опять вдруг. На этот раз — линейный надсмотрщик с дивизионного узла связи.

— Докладываю со столба, товарищ генерал. Подо мной командир какого-то батальона, спрашивает дорогу на Гунай-гору.

Выясняется, что наш связист устранял разрыв телефонной линии и для этого залез на телеграфный столб. Тут и подошел батальон, который по приказу генерала Камкова должен был отобрать у противника гору Гунай. А дороги туда комбат не знал, стал выспрашивать. Красноармеец наш сообразил, что об этом надо доложить.

Меня от его сообщения даже покоробило. Связи с командармом у нас опять не получается — то она есть, то нет. И вот бьем растопыренными пальцами. Ну, пойдет этот батальон в атаку. Ну, положит капитан людей. А дальше?