В опале честный иудей

Но прежде чем наконец отворилась дверь, послышался шум подъезжающей каталки. В верхней части двустворчатой двери показалась рука, щелкнул замок второй половины, обе створки распахнулись. Двое рослых мужчин в белых халатах остановили каталку возле койки Александра Владимировича, молча взяв его, скованного наркотическим сном, один за плечи, другой за ноги, сбросили, да, сбросили, что меня тогда поразило, словно куль с песком или солью, на койку. Не иначе как были уверены, что швыряют полутруп. Повернули его голову на правый бок, все это не проронив ни слова, сунули между щекой и одеялом первую подвернувшуюся под руку пеленку, приказали: «Тряпку менять, его будет рвать». С сим и оставили меня одну. Доктор С.? Нет, он ко мне не спустился. В борьбе - была ли она? - двух чувств неприязнь одолела милосердие. А мне бы очень хотелось думать, что ему было стыдно, что он казнил себя за неправоту. Ведь не прояви я настойчивости, то к утру... Лучше не говорить, что принесло бы следующее утро...

...Я меняла у не приходившего в сознание Александра Владимировича большие платки под щекой (хорошо, что много захватила из дома), тут же, в находящейся рядом туалетной комнате наскоро простирывала их горячей водой, вешала сушить на батарею под окном палаты. Бдела, оцепеневшая и отупевшая от новой беды, неопределенности, отчаяния. А может быть, и хорошо, что отупела? Может быть, независимо от разума сработали те самые подсознательные функции организма, отключили чувствительность, остроту восприятия?

Дважды за эту кошмарную ночь приходили в палату какие-то врачи (по одному), молча смотрели, молча уходили.

Они видели - не слепые, - в каком я состоянии, видели, что я без пяти минут старуха. И тоже - ни слова поддержки, надежды, ободрения. Дежурные истуканы. Не умеющие жалеть, не ведающие жалости. Как они врачевали?!

Наутро пришел хирург С., озабоченный, как всегда суховатый. Ни слова о вчерашнем. Я вышла из палаты, поджидала у двери, чтобы хоть что-то узнать. Обрадовал: «Теперь надо ждать перитонит, пневмонию и...» какую-то третью напасть, я забыла. Кажется, пролежни. Перитонит ждать потому, что в живот выливалась кровь, пневмонию - потому, что спустя восемь дней после операции под общим наркозом полуживому человек)' сделали вторую, тоже под общим наркозом. Не названное вслух, тайное, нераскрытое преступление врачей, нет, не вторичная операция - тут я их действиям не судья, но предшествующее тому пренебрежение своими обязанностями, профессиональная безграмотность плюс нарушение профессиональной этики - война с больным - и ущербное гражданское сознание.

Да, теперь об этом можно рассуждать, все расставить по полочкам, на все наклеить ярлычки. А в то время?!

-    Сколько ждать? - едва выговорила я. чувствуя, что кровь отлила от лица.

-    Дня четыре... пять. - бросил С.. не останавливаясь.

Ну, что, скажите, помешало ему задержаться, глянуть участливо, прибавить: «Да вы не отчаивайтесь!.. Сделаем, что сможем, и даже больше».

Или то же по смыслу, но другими словами. Для определения поступка С. можно подобрать целый ряд слов: невоспитанность. черствость, озлобленность и пр. Но что общего это имеет с именем и долгом врача, с его обязанностью лечить, в том числе и словом?

«Четыре... пять дней». Не было, казалось, им конца. Я не отходила от постели Александра Владимировича почти ни на минуту, вглядывалась, замирала, «замечая» на его лице признаки тех роковых послеоперационных болезней, которые в его состоянии означали конец... Ночи без сна. без возможности передохнуть днем у постели угасающего мужа - я качалась на ходу, сама это замечала... А врачи? Хотя бы из приличия, хотя бы, как чужие на улице, предложили мне какую-то таблетку, что ли... Вы что-нибудь понимаете? Я - нет.