В опале честный иудей

А время шло... Автор периодически позванивал редактору. Получал заверения, что «книга в работе». Обратите внимание на эти три слова... Вот нахлынули воспоминания и пробудили потребность рассказать все в деталях, разложить по полочкам, обрисовать, объяснить... Но к чему? Только себе сделаю больно. Поднимать из памяти образчики жестокости, беспощадности?.. Описывать в подробностях страдания жертвы и ликование мучителей?.. Я предпочитаю этого не делать. Предпочитаю быть краткой. По примеру супруга.

«Бухенвальдский набат» в свое время вызвал массу подражаний и на любительском, и на профессиональном уровне. И если Ал. Соболев всего-то несколькими словами, скупо и емко нарисовал фашистские злодеяния - «жертвы ожили из пепла» и «сотни тысяч заживо сожженных», - то подражатели старались как можно больше напихать в стихи натуралистических подробностей - трупы, кости, части человеческого тела и пр.

...Подходил к концу третий год пребывания рукописи «Бухенвальдский набат» в издательстве «Современник».

В один из дней почта принесла гранки будущей книжки. Приятная новость, хоть и ожидаемая. Поэт должен был проверить сверстанный экземпляр, исправить ошибки - возможные, - подписать окончательный вариант, разрешив его тиражировать. Но чувствовал он себя плохо. А у меня не было опыта в подобных делах. Благоговея перед почти книгой, я позвонила Романову за инструкцией. Получила совет, обратите внимание: внести правку не в присланные гранки, а на отдельный листок бумаги, где указать, на какой странице слово или строка нуждаются в исправлении. Твердо и ответственно могу заявить: я не оставила незамеченной или неисправленной ни одной ошибки!

Слишком скоро выяснилось, что труд мой был напрасен... Где он, тот листочек, куда я старательно и четко внесла замеченные погрешности в тексте стихов?..

Между исправлением гранок и подписанием сверстанной книги к печати прошло еще несколько месяцев. Как будет выглядеть сборник стихов в готовом виде, автор не знал: художник-оформитель оказался человеком-невидимкой. Причина ясна - действовала доверенность, выданная автором. Конечно, каждый поймет - уважая больного автора, желая его поддержать, успокоить, да и просто в угоду этикету следовало показать ему перед тиражированием придуманную кем-то обложку книги, ее внешний вид. Но это, повторяю, при уважении к автору, а не при ненависти к нему.

Пока книжка черепашьими шажками продвигалась к финишу, над Ал. Соболевым, словно дамоклов меч, нависла угроза рецидива болезни. Правда, к концу 1984 г. оба мы обрадованно отмечали некоторые признаки выздоровления: Александр Владимирович пополнел, на еще недавно желтовато-бледном его лице временами проступал легкий румянец. Он окреп, и мы возобновили прогулки по лесопарку, радуясь, что к утомлению ходьбой стало примешиваться приятное чувство отдыха, прилива сил... И я, осчастливленная такой зримой переменой, с жадностью и надеждой ловила рассказы о том, что и раковые больные после удачных хирургических операций живут еще долго-долго...

В делах обыденных у моего больного стала преобладать уравновешенность, таяла нервозность — добрые признаки ухода грозного недуга... И все же, несмотря на это, я тайком с тревогой вглядывалась в его лицо. Я боялась... Зыбкой была моя надежда. Все чудилось мне, напуганной, что где-то глубоко, неистребимо свила себе прочное гнездо беда.

Удивлял и беспокоил меня тогда, вероятно лишь моему сверхвнимательному взору видимый, разлад между состоянием тела и духа моего супруга. С одной стороны, вроде бы светлые, обнадеживающие сигналы. Но с другой!.. То ли вспышки зарницы, то ли знаки приближающейся грозы, явные, ненадуманные. Я и сейчас не могу, не умею проникнуть в его тогдашнее «Я», как бы заполненное неконтролируемыми функциями. И все это немедленно, прямым путем - в стихи!.. Откуда взялось, чем было продиктовано появившееся вдруг в его лирических монологах слово «страшно»? Страшно применительно к себе? Не хочу сказать, что он был бесстрашно-бесшабашным человеком. Но он был упорным, собранным в достижении цели. И уж одно это исключает страх, который в его представлении - это я знаю - соседствовал со словом «трусость». А вот этого-то в натуре Александра Владимировича за сорок лет совместной жизни видеть мне не довелось. И в прямом, и в переносном смысле, «против ветра мне шагать по нраву», помните? Так это и сохранялось на протяжении всех прожитых лет. В паре со словом и понятием «страшно» - это не он, это не его суть!

Поймите мое состояние, когда в первой строке стихотворения «Квадратура круга» (декабрь 1984 г.) я прочла:

Мне что-то страшно, что-то жутко...

Чуждое ему настроение, чуждый подбор слов для объяснения тревоги без названия. И далее:

.. .сегодня тот я и не тот... (Вот именно!)

Тоска-кручина не на шутку

берет все злее в оборот. (Подсознательно.)

Куда девается отвага? (Это - черточка характера.) Стеною предо мной гора, по ней не двинуться ни шага...