В ореоле тьмы

Тео посмотрел на меня пристальным взглядом:

– То есть ты уверена, что она врет?

– Конечно, – пылко ответила я. – Ты думал, я засомневалась в тебе?

Он молча уставился мне в глаза.

– Я уверена в тебе на все сто процентов! – воскликнула я. – Ты не мог напичкать ее наркотиками и… – «Изнасиловать» я не смогла произнести вслух.

Де Лагас резко отвернулся и опустил голову, будто слышать подобное доставляло ему физическую боль. И мне стало так жалко его в тот момент. Я знала, каково это, когда на тебя наговаривают и настраивают против даже любящую мать. Я обняла его со спины и уткнулась носом ему между лопатками. Мышцы его спины напряглись от моей близости, но он не оттолкнул. В тот момент я не знала, каким разрушающим может быть чувство вины. И что именно оно заставляло плечи Тео опускаться под гнетом стыда.

– Порой я мечтаю сбежать от них и никогда больше не видеть, – шепотом призналась я. – Ночами представляю, как забираю паспорт, все необходимые вещи и просто-напросто исчезаю из их жизни. Словно меня никогда и не было. Я грежу этой свободой… Мечтаю о месте, где смогу раскидывать свои наброски по всему дому, без страха, что их кто-то увидит. Мечтаю жить в месте, где я не должна оправдываться и просто смогу быть собой.

В голосе было столько желания, столько отчаяния, что даже мне стало не по себе. Тео обернулся.

– Здесь ты можешь быть собой, Ниса. Ты можешь писать картины.

Я грустно покачала головой:

– Уже слишком поздно, Тео. Я не могу ничего написать… Я не могу ничего создать. Словно кто-то нажал на выключатель и в одно мгновение я разучилась всему, что знала.

– Выключатель в твоих руках, – уверенно произнес он.

– Я не контролирую то, что создаю. Оно приходило откуда-то сверху, лилось из меня на бумагу. А сейчас… сейчас внутри пусто.

Тео смотрел на меня таким взглядом, что я без слов поняла: он знает, каково это – не контролировать свое творчество, не иметь никакой власти над происходящим, попадать в поток и изливать свою душу на полотне или же гипнотизировать чистый лист, не в состоянии создать хоть что-то.

– Это невероятное ощущение, да? Когда что-то завладевает тобой и ты не знаешь, как получилось то, что ты сделал. Но в тебе столько всего, – прошептала я. – Ты горишь и горишь. Творишь и творишь. Время протекает незаметно, жизнь теряет всякие очертания. Самое главное – то, что происходит на бумаге. Жизнь, которую ты воссоздаешь взмахом кисточки или черканьем карандаша.

Он коротко кивнул, но не выглядел воодушевленным.

– А затем наступает пустота, – неожиданно отозвался он. – И вместе с ней чувство беспомощности – невозможность воссоздать жизнь и вдохнуть ее в полотно. Полнейшая апатия.

И по моей коже побежали мурашки.

– Ты тоже это испытываешь? – в неверии пробормотала я.

– На смену пустоте приходит мрак и порождает в тебе монстров. Они пожирают тебя изнутри. Питаются твоим страхом и бессилием. Но ты позволяешь им это делать. Отдавая всецело контроль, ведь в их присутствии начинаешь чувствовать себя живым. Боль. Страхи. Терзания. Ты ощущаешь эти эмоции всеми клеточками, но счастлив испытывать хоть что-то. Позволяешь им взять верх над собой.

– Я не позволяю, – глухо ответила я. – Клэр позволяла, и они уничтожили ее. Превратили в чудовище.

– Ты не Клэр, – успокаивал он.

– Хочешь сказать мне, что я не чудовище?

– У всех нас есть темная сторона… Вопрос в другом: больше ли в тебе света? Уверен, что да.

– Ты не посмотрел всю мою папку? – прошептала я. – На самом дне скрыты мои монстры. И, поверь, они не боятся света. Они сильнее. – Я смотрела ему в глаза. – Порой они вырываются наружу, и я пишу их… вдыхаю в них жизнь. Они питаются моей грустью, печалью и безнадежностью. Но чаще всего я боюсь их так сильно, что не позволяю выбраться. В редких случаях, когда сражаться уже нет сил, я выплескиваю их на бумагу.

Его взгляд изменился. То, как он смотрел на меня, было громче всех слов. Он понимал мое безумие.

– Покажи мне, Ниса. Твоя папка в мастерской.

Я переплела наши пальцы и поволокла его по коридору в сторону комнаты. От волнения у меня перехватило дыхание. Моя папка стояла на мольберте, несколько моих эскизов было разложено сверху. Анатомия человека и наброски глаз Тео.

– Я часто пишу тебя, – неловко произнесла я, опуская голову. Мне вдруг стало стыдно.

– Ниса, – позвал он, но я не отреагировала.

– Я думала, ты никогда не увидишь мои наброски. Хотя, работая над ними, я мечтала показать их тебе. Однако я не привыкла делиться своим творчеством. Я привыкла прятать его под кроватью. – После короткой паузы я призналась: – Как и свои эмоции.

Он поймал мою руку и повел меня к стене, у которой стояло несколько холстов.

– А я часто пишу тебя, – тихо ответил он. – И нет ничего постыдного в творчестве и в том, что ты чувствуешь.

Глядя мне в глаза, он перевернул холст, который стоял лицевой стороной к стене. На нем была я. Я уставилась во все глаза на свой портрет. Мой пристальный взгляд смотрел на меня с небрежного, но детального наброска де Лагаса.

– Я не такая красивая, – разглядывая его работу, сказала я.

– Ты красивее, – просто произнес он.