В оркестре Аушвица

По словам Элен, после нацистского переворота конкуренция между двумя талантливыми людьми получила логическое завершение: «просвещенные» любители музыки, музыкологи и газетные писаки, крутившиеся вокруг артистов, очень скоро дали понять Пржигоде, что еврейская жена может стать непреодолимым препятствием на его карьерном пути. Он проанализировал ситуацию, учел контекст и наступающие «новые времена» (ему собирались предложить важный пост в руководстве оркестра…) и поступил «разумно», покончив и с дуэтом, и с супружеством.

Альма жила в Голландии, вышла замуж за инженера, а в 1939 году переехала во Францию, где ее арестовали в 1943-м, поместили в Дранси, а 20 июля отправили в Аушвиц-1.

У меня есть три фотографии Альмы. Первая сделана в конце 20-х годов, это портрет на сером фоне: выделяются лицо, правая рука и закрученная головка скрипки с колковым механизмом. У нее модная стрижка «чарльстон», волосы с правой стороны уложены волной, лицо круглое, чуть крупноватый нос и волевой подбородок. Глаза наполовину прикрыты веками, взгляд печальный, почти мертвый. Только легкая улыбка заставляет думать, что Альма не может ничего знать о своем драматичном будущем.

Вторая фотография более поздняя, Альма выглядит зрелой женщиной и напоминает героиню фильма Басби Беркли[62] или одной из музыкальных костюмированных картин, производство которых акционерное общество UFA[63] поставило на поток в 30-х годах. Фотография сделана в Италии, Альма стоит на фоне занавеса и играет на скрипке. Волосы у нее отросли, она выглядит хрупкой, но улыбается открыто, так что видна ямочка на щеке. Окружают Альму музыкантши ее оркестра — скрипачки, виолончелистка, арфистка и две пианистки. Все они сидят, белые платья венчиками струятся к ногам, тела тянутся к Альме, но взгляды направлены к левой кулисе сцены. На фоне стоящей у нее за спиной арфы Альма выглядит орнаментальной фигурой. Композиция скорее всего создавалась для афиши, причем явно не лучшего вкуса.

Третий снимок — газетная вырезка. Альма навещает отца, Арнольда Розе. Ее черные волосы зачесаны назад, одета она в белое платье в молочную полоску. Лицо похудевшее, улыбка скорее… загадочная. Альма не позирует — ее застали врасплох — и выглядит спокойной.

В Аушвиц она попала в тридцать семь лет. Никто из тех, с кем я говорил, не называл ее красавицей, но у нее были правильные черты лица и внимательный, даже цепкий взгляд. От большинства окружавших ее женщин Альму отличали аристократическая манера держаться и элегантность. А еще у нее были очень артистичные руки с длинными тонкими пальцами.

Альма рано научилась держаться так, чтобы публика не замечала легкой врожденной деформации ее бедра. Ходила она медленно, мелкими шажками, а хромать начинала, только если торопилась, например, быстро покидая возвышение, отыграв концерт у лагерных ворот или в «Сауне», воскресным вечером.

Попав в ад, Альма не сломалась, а о том, как тяжела жизнь, свидетельствовала лишь легкая седина в волосах. Ей не пришлось пережить лишений до ареста, на здоровье она пожаловаться не могла, что неизбежно делало ее «объектом» гинекологических экспериментов гнусного доктора Клауберга[64] в бараке № 10 Аушвица-1.

Безумный доктор жаждал окончательно утвердить нацистское верховенство над миром и искал самый быстрый и экономичный способ массовой стерилизации человеческих существ. Клауберг прибегал к изощренным, диким, абсурдным средствам — высоким дозам рентгеновского облучения, впрыскиванию растворов, обжигавших и убивавших «пациенток», и работал он по приказу и под наблюдением самого Гиммлера. Альма никому не рассказывала об ужасах, свидетельницей которых стала в том страшном бараке.

На счастье Альмы — как бы нелепо это ни звучало! — один из заключенных успел узнать ее прежде, чем она попала в лапы к Клаубергу, но ей пришлось доказать свою «скрипичную квалификацию» хозяину барака № 10, сыграв на его дне рождения. Альму немедленно перевели в Биркенау, где Хёсслер поставил ее за дирижерский пульт. Чайковска получила должность «старейшины барака».

Биркенау, весна 1944-го

Решительно, две эти надзирательницы совершенно невозможны — болтают не закрывая рта! Раздраженная Альма несколько раз оборачивалась, чтобы бросить на них гневный взгляд. Оркестрантки боялись его как огня: он сулил взбучку и наказание — дополнительную репетицию после ужина или мытье пола в музыкальной комнате.

Например, когда вернувшаяся из санитарного барака после тифа Анита не могла сосредоточиться, брала фальшивые ноты, ошибалась в такте, но Альма не приняла во внимание ее страшную слабость — шоу должно продолжаться! — и заставила ее неделю мыть полы.

Нацистки, впрочем, не отреагировали и продолжили болтать. Альма закатила глаза, прошептала: «Нет, это невозможно!» — после чего взмахом руки остановила оркестр и повернулась к ним лицом.

Она выглядела как великосветская дама, голос звучал высокомерно, по-капельмейстерски: «Прошу вас замолчать, вы на концерте».