В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

Оратор, произнесший торжественную речь в рейхе, назвал сегодняшний Париж обыкновенным европейским провинциальным городом и потребовал отныне не относиться к нему с благоговением.

С 23 часов парижанам запрещено выходить на улицу, и все, что передвигается в мертвой тишине улиц, относится к оккупационным силам. Время от времени проходят одиночные солдаты или их группы, к которым присоединяются гражданские лица с надвинутыми на лоб полями шляп.

Ночь. Ветер дует с юга, и на небольшой высоте проплывают крупные черно-коричневые облака, через которые с трудом пробивается лунный свет. На юге, где-то в стороне собора Дома инвалидов, вспыхивает луч прожектора и начинает прощупывать низкую косматую облачность, отчего создается впечатление, будто в небо протянулась мощная лапа какого-то чудовища.

Рю де ля Пэ (улица Мира). В свете ослепительно-белого круглого глаза фонаря появляются две фигуры в шинелях.

– Ваш пропуск, пожалуйста! – по-французски раздается зычный голос, а затем уже тише – Хорошо, спасибо.

Слышится, как хлопнула дверь легкового автомобиля.

На следующем углу улицы из входных ворот показался слабый синеватый свет карманного фонарика, робко бьющего в грудь прохожего, и раздается глубокий приятный голос:

– Чего желаете, месье? Давайте вместе поднимемся наверх.

Человек в облегающем гражданском полушубке, вместо ответа, в свою очередь тоже направляет в сторону говорящего ослепительно-белый пучок света от цилиндрического фонаря и долго освещает его лицо.

Перед рестораном «Максим» выстроился целый ряд пролеток с неподвижно застывшими силуэтами лошадей и кучеров. А перед отелем на Авеню де л’Опера из пролетки кто-то пересаживается в автомобиль. При этом с саблей пассажира возникли проблемы. Раздается едва слышный скрип, скрежет, какие-то вибрации и дребезжание. Затем длинный лимузин медленно трогается с места. Причем его серая краска почти полностью поглощает лунный свет.

На мгновение из-за туч показывается истерзанный мокрый лик луны и тут же исчезает в набежавшем облаке.

Перед отелем «Риц», чей фасад находится в тени, появились два металлических отблеска от касок обоих солдат, стоящих там, широко расставив ноги, на посту. Между ними в волшебном свете месяца угадывается фигура низкорослого унтер-офицера с огромной кобурой на поясе. Внезапно, щелкнув каблуками, все трое взяли на караул – это в отражении серебряного зеркала мостовой на площади появилась фигура человечка, направляющегося ко входу.

В это же время какой-то унтер-офицер люфтваффе вместе с едва поспевающей за ним девушкой пересек блестящую в лунном свете проезжую часть авеню де л’Опера. При этом девица посмотрела на месяц и тут же поперхнулась от горлового кашля. Затем унтер-офицер с девушкой скрылись во мраке узенькой боковой улицы, и стал слышен только удаляющийся цокот его сапог. Тут луна вновь нырнула в облако, и освещаемая ею сторона улицы погрузилась во тьму.

А вот и площадь Согласия, края которой почти растворились в лунном свете. Видны лишь мерцающие очертания деревьев, да слышен только невыносимый звук, издаваемый на ветру решеткой парка Тюильри и потрескивание полотнищ флагов на адмиралтействе. Почерневшие кучи снега обрамляют лужи, чья поверхность от набегающего ветра покрывается рябью, а случайные прохожие, невольно замедляющие шаг перед тенями от уличных фонарей, спотыкаются о низкие бордюры.

В глубокой тени адмиралтейства бредут два юных матроса, согнувшись под тяжестью большой с дребезжащей крышкой корзины. В это время на площадь нерешительно выворачивает машина, управляемая гражданским водителем.

– Не подскажите, где дом Люсьен Бойер? – спросил у водителя офицер.

– Вы можете говорить по-немецки, господин лейтенант.

Тогда же на улице Риволи в нескольких шагах от входа в отель под аркадами в глубокой тени застыла целующаяся парочка, а далеко позади них под сводами слышится веселое хихиканье. Это подходит марширующая группа мальчиков и девочек. Причем выше всех поднимают ноги в шелковых чулках девчонки.

– Раз, два, левой, – командует взрослый голос. – Я хотя и немного пьян, но ходить строем все же могу. И гораздо лучше, чем вы, дети. Раз, два, левой…

На границе видимости над причалом круто возвышается мост Руаяль, сверкая мрамором на фоне чернеющего снега. Золото здесь тоже присутствует, и все это в совокупности создает ощущение некой старой и давно забытой нежной страсти, утопающей в холодном свете месяца и отблесках камня. Однако ощутить всю прелесть каменного сооружения довольно трудно. К тому же в воздухе неуловимо пахнет гарью и искореженным огнем камнем.

По мосту прогуливаются двое мужчин, куря сигары и о чем-то беседуя. Слышатся только обрывки их разговора:

– Представляешь, внезапно она начала дерзить… Я дал ей чаевые, а потом еще добавил на горничную. К тому же эта дама вылакала три четверти всего шампанского. Нет, нет, боже правый, с меня хватит. Больше никогда…

– А я о чем-то таком даже подумать не могу – сейчас отправляю пряжу для матери, а на прошлой неделе выслал туфли для невестки. Все это стоит бешеных денег, должен я вам сказать…