В ожидании Годо

Это определило и направление художественных поисков Беккета, творческая эволюция которого говорит о неизменном нарастании обобщения в художественном претворении материала. Судьба человека, заброшенного во враждебный мир, предстает в синтетическом образе, максимально лишенном конкретности, которая связана с индивидуальностью и не отвечает эстетическим и философским установкам писателя.

От произведений 30-х годов, еще вписывающихся в традиционную форму «истории жизни», Беккет с середины следующего десятилетия переходит к созданию произведений, основой которых становится отдельное, вырванное из широкого контекста бытия мгновение. Неким таинственным образом оно сопрягается с бесчисленным множеством других мгновений, теряющихся в бесконечной дали прошлого и даже ведущих в неизвестность будущего, но не образующих вместе той единственной череды внешних и внутренних событий, в которой воплощается уникальная человеческая судьба. В ней не выделяется ничего примечательного или значимого, за исключением двух вечных констант: рождения и смерти.

Отказавшись от двух главнейших компонентов повествования — сюжета и характера, — Беккет ставит героя-рассказчика перед необходимостью довести повествование до конца в романах «Моллой» (1947, публ. 1951), «Мэлоун умирает» (1951, публ. 1956), «Безымянный» (1953, публ. 1958). Все они были написаны по-французски и составили вместе трилогию, объединенную парадоксальностью принципов повествования, делающих, казалось бы, невозможным решение художественной задачи ввиду изъятия из их художественной структуры ее важнейших компонентов. Но художественный мир Беккета и есть царство парадокса.

Объединяет повествование во всех книгах трилогии символ дороги, возникающий в обрывочных воспоминаниях героя, который не имеет представления ни о цели, заставившей его пуститься в путь, ни о месте назначения. Он постоянно сбивается с дороги, избирает не то направление, возвращается назад, останавливается, кружит на месте, петляет, и вместе с ним кружит и петляет повествование. Дорога жизни, которая для Беккета есть не что иное, как дорога к смерти, выступает в его творчестве как такой же всеобъемлющий символ мира, каким был для Шекспира театр.