В ожидании Годо

Владимир и Эстрагон — вечные путники, но до самого финала так и остается непроясненным, откуда они пришли, куда направляются, потому что дорога, которой бредут два этих незадачливых человека — это дорога жизни, по отношению к которой конкретные пункты — всего лишь случайность. И смысл движения, в которое они втянуты, заключен не в перемещении в пространстве, в обрисовке которого закономерно отсутствуют специфические черты. Это движение во времени, изъятое из системы географических координат. За время, протекающее между встречами героев в 1 и II актах, на дереве распускаются листочки, но автор вновь дает предельно универсальную трактовку времени. Для него важен не срок (месяцы, годы), а лишь само движение времени. Листья на дереве — знак того, что прошло время. Конечные точки этого движения заданы человеку его бренной природой: от бесконечного небытия во временное бытие, т.е. жизнь, которая завершается необратимым возвратом в небытие.

Но универсальный смысл происходящего недоступен героям. Точно так же лишены они и представления о реальном течении времени, замыкаясь лишь в ближайших границах самой зыбкой из его категорий, настоящего. Для Владимира и Эстрагона реально существуют лишь «вчера» и «завтра».

Бессилие человека изменить заданный ход времени символизируется в пьесе «В ожидании Годо», как и в других произведениях Беккета, человеческой немощью, всякого рода недугами, старостью, телесным одряхлением, затрудняющим движение, вырастающим в непреодолимое препятствие, которое впоследствии приводит в таких пьесах, как «Эндшпиль» (1957), «Счастливые дни» (1961) или «Комедия» (1964, название ее английского варианта может переводиться как «Игра» или «Пьеса»), к полной остановке физического действия или неподвижности.