В ожидании Роберта Капы

Море. Шум моря. При такой болтанке невозможно настроить резкость. Вверху – рев моторов, дрожь палубы, внизу – пенная бездна. Эндре не задумываясь бросился в шлюпку десанта с двумя камерами, болтающимися на шее, «лейкой» и «роллейфлексом». Взглянул на берег, чтобы прикинуть расстояние до него и глубину. Впереди – шесть километров песчаного пляжа, усеянного минами. Омаха-Бич. Никто не объяснил тем парням, что, черт возьми, они должны делать. Сказали только, что должны спасти Европу от фашизма. Когда шлюпка подходила к берегу, Эндре подмигнул солдату-американцу из роты «Е» 116-го пехотного полка: «Увидимся на берегу, парень».

Через несколько минут мир разорвало в клочья. Большинству солдат не исполнилось и двадцати двух. Они погибли, не успев сделать шаг по песку. В объективе – оранжевые вспышки среди тысяч мельчайших водяных брызг. Противотанковые заграждения. Минометный огонь. Рев моря. Приказы, почти не слышные из-за ветра и шума лодочных моторов. Эндре щелкал затвором, не успевая навести на резкость. Мгновенные, мимолетные снимки. Образы войны. Волны Атлантики окрасились кровью в величайшей бойне, получившей название «День Д». Две тысячи убитых всего за несколько часов.

Эндре был единственным фотографом, высадившимся с первой волной. Он записался добровольцем в сто шестнадцатый. Которому предстояло штурмовать сектор Easy Red. «Военный корреспондент может сделать ставку (а ставка – жизнь) на какого угодно скакуна, – писал он в своей книге “Скрытая перспектива”, – а может в последний момент вообще забрать ее обратно. Я игрок. Я решил отправиться вместе с первыми солдатами роты “Е”»[8]. Он выжил чудом, шел по горло в воде, потом полз двести метров по заминированному пляжу. Играл в кошки-мышки со смертью. Конечно, тогда его уже не звали Эндре Фридманом, и Герты не было рядом с ним. Она семь лет как умерла. Семь долгих лет, и не было ни одного дня, ни одной чертовой ночи, когда бы он не тосковал о ней. Возможно, в глубине души ему хотелось только одного: чтобы кто-нибудь наконец выстрелил из жалости ему в голову.

Герта была такой же. Да или нет. Черное или белое. Пан или пропал. В конце концов, жизнь – всего лишь азартная игра. Она шла мимо баров недалеко от Малого моста и увидела его спину за одним из окон. Она знала, что найдет его здесь. Эндре, в пальто, которое болталось на нем, будто купленное на вырост, стоял одиноко и неподвижно, облокотившись о барную стойку, опустив голову, погрузившись в себя и лишь изредка поднося рюмку к губам. Не было еще и одиннадцати утра. Грустный, как дерево, на котором только что подстрелили зорянку, подумала Герта, чувствуя, как слезы начинают туманить глаза. Она отругала себя, как всегда, когда с ней такое случалось, хотя и не знала в этот раз, отчего плачет. Она готова была уйти. Но что-то, что было сильнее ее, удержало Герту, и потому девушка дождалась, когда ветер высушит ей глаза, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, собрала всю гордость, которую привил ей отец, и пошла навстречу своему мужчине с высоко поднятой головой, своей особой походкой, радуясь, что встретила его, но с решимостью не уступать ему ни пяди своей территории.

– Как холодно, – сказала Герта, передернув плечами и встав рядом с Эндре со сжатыми кулаками в карманах.

Тот вскинул брови.

– Где ты была? – спросил настороженно.

– Да тут рядом, – ответила она и замолчала.

Так это случилось. Они не слишком удивились друг другу, не стали тратить слов и изображать пылкие чувства. Все произошло само собой, словно Герта и Эндре продолжили случайно прерванный разговор. Каждый прошел свою часть пути.

– Пойдем лучше домой, – произнесла Герта через некоторое время. И они медленно побрели по тротуару, он – стараясь держаться у стены и шагать прямо, она – почти незаметно, чтобы не обидеть, поддерживая его.

Они снова стали жить вместе. Переехали из квартиры с видом на Эйфелеву башню в гостиницу «Блуа» на рю Вавен. Из окна их комнаты была видна терраса кафе «Ле Дом». Достаточно было выглянуть, чтобы увидеть, кто пришел сегодня пообщаться, и выйти, если общество было им по душе. Но предвыборная кампания и репортажи для «Альянс Фото» почти не оставляли времени на светскую болтовню.