В ожидании Роберта Капы

С актерами все было ясно. Требовался только хороший сценарий, и они быстро его придумали. Эндре делал снимки, Герда их продавала, а слава доставалась Роберту Капе. Но поскольку предполагалось, что он весьма востребованный профессионал, Герда отказывалась продавать его негативы дешевле ста пятидесяти франков за штуку. Это втрое превышало обычный тариф. В очередной раз слова ее матери оказались пророческими. Прав был и Дежё Фридман: притворись удачливым – и удача придет.

Иногда, понятное дело, возникали проблемы, мелкие нестыковки в сценарии, но они умудрялись ловко выпутываться. Если Эндре не приносил удачных снимков с митинга Народного фронта или с очередной забастовки рабочих завода Рено, Герда его покрывала:

– Эта сволочь Капа опять закатился на Лазурный Берег с какой-то актрисулькой. Мерзкая рожа!

Но ни одна игра не бывает уж вовсе безобидной. И невинной. Эндре целиком отдался роли Капы. Она пристала к его коже. Эндре изо всех сил старался превратиться в американского фотографа, везучего и отчаянного, каким его придумала Герта. Однако в глубине души по-прежнему жила тоска: он никак не мог выяснить, в кого же из двоих она влюблена. Эндре любил Герту. Герда любила Капу.

А Капа, как и положено идолу, обожал только себя самого.

Камера его всегда была в центре событий. На верхнем ярусе «Галери Лафайет», в цехах завода Рено, на трибунах стадиона «Буффало», где более ста тысяч французов собрались отметить победу забастовщиков-металлургов. В толпе, в городской суете, на митингах, в поисках новой перспективы, той, что позволит разгадать загадку вечно утекающего сквозь пальцы времени.

Дни неслись со скоростью ласточкиного полета. Злоба дня поглотила Герду и Эндре, они и сами не заметили как. Они чувствовали такое единение с миром, что потеряли осторожность. Между тем были люди, отслеживавшие каждое их движение: первый утренний кофе в кафе «Ле Дом»; ее рука забирается ему под рубаху в автобусе в Сен-Дени; любовь на полной скорости прямо за спиной таксиста по пути от Пон-Нёф до клуба «Мак-Магон»; солнце, просачивающееся сквозь пальцы Герды на лестнице в гостинице «Блуа», когда она закрывает ему глаза ладонями, а он, будто в трансе, принимается раздевать ее, его губы нетерпеливо ищут ее, он задыхается, ее пальцы борются с пуговицами на его рубахе, его язык щекочет ее гордый подбородок, и так, сплетясь, они поднимаются, с остановками на каждой площадке, на третий этаж к своей комнате, и у них уже не хватает сил повернуть ключ в замочной скважине. Целая шпионская сеть сплелась вокруг них, но любовь ничего не замечает. Она слепа. Один только Чим с проницательностью опытного талмудиста порой замечал странные совпадения, одни и те же лица, мелькавшие слишком часто в одних и тех же местах, тайные маневры, не предвещавшие ничего хорошего.

Но со своими новенькими аккредитационными удостоверениями и неожиданно обретенной новой личностью влюбленные чувствовали себя в безопасности. Молодые. Красивые. Непобедимые. Как будто прошлое исчезло в мгновение ока. Роберт Капа и Герда Таро на нулевой отметке своего пути. Можно ли вообразить что-то прекраснее?

3 мая коалиция левых, сформировавшая Народный фронт, вошла в Елисейский дворец, как случилось незадолго до того в Испании, и Роберт Капа запечатлел каждый миг этой эйфории. Всего три месяца назад немецкие войска без боя заняли Рейнскую область, нарушив Версальский договор. Вся Франция содрогнулась. Парижане мобилизовались. Тысячи граждан вышли на улицы, и, когда они заполнили площадь Оперы, чтобы увидеть на огромном экране результаты голосования, их лица, озабоченные, напряженные или полные надежды, навсегда остались на снимках Капы. Две трети парламента заняли социалисты во главе со своим лидером Леоном Блюмом, героем, пережившим фашистское покушение в феврале. Красные знамена развевались над министерствами. На всех площадях Монпарнаса уличные аккордеонисты играли «Интернационал».

В июле Мария Эйснер попросила Герду, чтобы та договорилась с Капой о репортаже, посвященном двадцатилетию Верденского сражения – самой кровопролитной битвы мировой войны. На фотографиях предстала гнетущая картина: громадная пустошь, покрытая обугленными остовами деревьев и воронками, полными застоявшейся воды. Церемония вышла очень трогательной. Воинское кладбище было освещено сотнями прожекторов. Все ветераны встали перед белыми крестами и возложили по букету цветов на могилы. Торжественное молчание внезапно прервал пушечный выстрел. В этот момент прожектора погасли, и толпа оказалась в темноте. Речей не было. Только голос четырехлетнего ребенка попросил о мире во всем мире. От его призыва, разнесенного громкоговорителями надо всем кладбищем, у собравшихся прошел мороз по коже.