В ожидании счастливой встречи

Кузьма почувствовал, как под ним шевельнулась Уля. «Не задохлась бы», — резануло Кузьму, и он было чуть не вскочил помогать работнику, но мужик и сам справился. Кобыла словно стрела из лука вылетела за ворота, и, как только скрылся за поворотом дом, Кузьма натянул вожжи, распахнул тулуп. На носу у Ули блестели капельки пота. Глаза ее были закрыты. Кузьма поторопил кобылу. Миновали последние домишки, и дорога вырвалась на простор. Кобыла подобрала ногу, вошла в свой привычный ход, и ветер упруго ударил в лицо.

Кузьме все еще казалось, что рядом, словно смерть, стояла старуха. Он потряс головой, стараясь отогнать видение. Кобыла радовалась вольному ходу и все прибавляла и прибавляла свой размашистый податливый бег. Санки легко скользили по укатанной дороге. Земля скоро ложилась под ноги. Вдали зачернел лес. «Вот за тем поворотом, — решил Кузьма, — Ульяну посажу рядом, и поминай как звали».

Из-за черной стены леса медленно выплывало снежное облако. Кузьма пригляделся: оказывается, кобыла кого-то настигает. Снежное облачко все приближалось, словно его ветром нагоняло. И оно становилось все ярче. И наконец Кузьма разглядел пару серых жеребцов и по высоко поднятому воротнику узнал отца Ванифатия.

«Еще не хватало», — огорченно подумал Кузьма и затушил в себе желание поднять сию минуту Ульяну. Заснеженное поле и черные, словно обуглившиеся на морозе деревья проносились мимо. Кузьме показалось, что он летит на крыле птицы. Скоро кобыла достала поповские санки. Отец Ванифатий, не оглядываясь, припустил поводья. То же сделал и Кузьма. Ванифатий не выдержал, оглянулся. Он был уверен, что не найдется лошади обойти его пару и что обогнать духовное лицо не осмелится ни один человек. Ванифатий привстал, глянул. «Узнал, — подумал Кузьма. — А черт ее бей, подвернется место, — обставлю батюшку».

Отец Ванифатий почувствовал дыхание коня, сбросил с правой руки шубу и хлестнул наотмашь кнутом своего коренного, стараясь достать и Арину. «Ну уж это дурость, — огорчился Кузьма и придержал вожжи. — Еще выхвостнет глаз кобыле, что с него взять».

Навстречу набегала угрюмая тяжелая тайга. Кузьма склонился над Ульяной, приподнял ей голову, и она открыла глаза и, словно ребенок после легкого сна, улыбнулась ему. Радость захлестнула Кузьму. Забыв обо всем на свете, он склонился над ней, нежно поцеловал. Только за одно это стоило умереть. Кузьма чувствовал, как неудержимая радость захватывает его. Как вода в половодье топит, разливаясь, так Кузьму топила желанная любовь. До судороги в руках прижал он к себе Ульяну, и сердце поднялось к самому горлу и закрыло дыхание. Он раньше и к ней не испытывал ничего подобного. И вот только сейчас, сию минуту его жизнь обрела смысл, душа — крылья. И Кузьма понял, что он свободен и с ним вместе его Ульяна.

Кузьма привстал: поповская пара исчезла. Что с кобылой? Арина шла шагом и «клевала» носом. Кузьма натянул вожжи и только сейчас понял — кобыла заступила повод. Он спрыгнул с саней, придерживаясь за оглоблю, подобрался к ее голове, высвободил повод, продернул в кольцо под дугой, покрепче привязал за оглоблю и вернулся к кошеве. И тут увидел позади снежный вихрь. Кузьма присмотрелся. Кто-то нагоняет. «Не погоня ли?» — саданула догадка Кузьму. Откуда? Кузьма проворно сел в кошеву, запахнул Ульяну в тулуп.

— Потерпи еще немного, скоро приедем.

Арина выправила шаг и стремительно настигла отца Ванифатия.

Копыта Арины то и дело доставали санки. Отец Ванифатий вскочил на ноги и замахнулся на коня кнутом, Кузьма тронул левую вожжу, и кобыла птицей метнулась на обочину, поборолась в сумете, подняла струю снега и, подрезав горизонт, вырвалась вперед. Кузьма едва успел переместиться по кошеве, не дать ей опрокинуться, как над его головой зависли разъяренные морды поповских коней.

Арина, вытянувшись в струну, летела по земле, и если бы не снежная копоть в лицо да не удары комьев снега о передок кошевы, то показалось бы: кобыла плывет над землей. В селе Кузьма заскочил во двор к своей дальней родственнице и, как было договорено, оставил Улю, а сам, петляя улицами, поехал на постоялый двор.

И только выпряг кобылу, привязал к столбу на выстойку, как подъехал отец Ванифатий.

«Выследил». И Кузьма, не обращая внимания на отца Ванифатия, принялся укрывать кобылу.

— Ты что же это, Кузьма, Федоров сын, батюшку обгоняешь? Да и чего ты так обрядился?

— А черт ее удержит дикошарую, — слукавил Кузьма и заторопился в избу.

Отец Ванифатий обсмотрел кобылу, кошеву и вслед за Кузьмой вошел в избу.

— Так, говоришь, дикошарая? — начал отец Ванифатий, не обращая внимания на любезность хозяина постоялого двора.

— Анчихрист — не лошадь, господи прости, — закинул Кузьма шапку на нары и размотал кушак.

— Давай менять? Возьми мою коренную.

— Взял бы, — с горячей поспешностью согласился Кузьма. — Ну ее к шуту, бельмо на глаза строгает, с одного боку, считай, калека, а куда денешься, — тятина память.

— Бельма, говоришь, — насупился поп, — жалко. Окропить бы на Георгия Победоносца — снимет.

— Да, по Сеньке — шапка.