В ожидании счастливой встречи

— А почему за строганину, — не согласился Фомичев. — Строганина на столе положена. Давайте за то, чтобы не вешать нос…

— Это верно, давай, — оживился Иван Иванович.

Выпили и за строганину.

— Вкуснее ничего не ел, во рту тает. — Федор подцеплял вилкой стружку чира и, закрыв глаза, отправлял в рот.

— Тебе и не полагается, лимонад никто не заедает чиром…

— Пусть ест, — вступился Фомичев.

— А ну, под краба, — вдохновился Иван Иванович и опять взялся за бутылку. — Поглядим, как пойдет, — и по верхний поясок налил.

В ресторане потемнело от народа. За столами все говорили разом. Музыканты разыгрались — каждый выжимал из своего инструмента все. Пыль стояла столбом, потускнели лампочки.

Фомичева двинули под локоть, вышибли рюмку, водка пролилась в котлеты.

— Смокинг испортил, — отряхивая пиджак, чертыхнулся Владимир Николаевич и голоса своего не услышал.

Только Федя не терял присутствия духа. За обе щеки уплетал все, что было на столе.

— Пойдемте отсюда — дышать нечем, — поднялся из-за стола Фомичев.

— Дело говоришь, — поддержал Иван Иванович.

Федор собрал в газету строганину, хлеб, крабы, поставил в карман непочатую бутылку водки, и они вернулись в гостиницу.

В гостинице Федор сунул Ивану Ивановичу сверток и бутылку.

— Я только отгоню свою ласточку и тут же нарисуюсь.

Фомичев с Шустровым поднялись на свой этаж и в коридоре остановились.

— К тебе или ко мне? — спросил Фомичев.

— У тебя жевать нечего.

— Нечего, — согласился Владимир Николаевич.

— А у меня во! — похлопал Иван Иванович по свертку.

— Ну тогда ты и хозяин, ты и барин. Но у тебя сосед, — подтолкнул Фомичев Шустрова. — Давай ко мне.

— Хоромины у тебя, а у нас на двоих щель.

Огляделся Иван Иванович, как будто впервые увидел комнату.

Фомичев снял пальто, задвинул под кровать коврик и взялся за приготовление ужина. Он достал из тумбочки тарелку с сахарным песком, серебряную ложечку.

— Вот, пожалуй, у меня все.

— Разворачивай теперь это, — Иван Иванович положил на стол газетный сверток.

— Вот уж чего не ожидал, — удивился Фомичев. — А я, признаться, еще дорогой вспомнил о ресторане и пожалел, что такую закуску оставили. Когда ты успел, Иван?

— Тянусь вверх, но не расту, это все Федор успел.

— Аплодисменты! — похлопал Фомичев по плечу Ивана Ивановича и пошел мыть стаканы.

Иван Иванович ссыпал из тарелки на газету сахар, ополоснул тарелку и разложил строганину.

— Ну вот, — оглядывая стол и потирая руки, сказал довольный Иван Иванович. — Оцени?

— Неплохой натюрморт, но до «Селедок» Ван Гога далеко.

В дверь несмело постучали.

— Ну, чего скребешься, — открыл дверь Иван Иванович.

— А я думал, вы там.

— Да ты входи, Федя. Раздевайся, а кожух определи на вешалку.

— Пусть тут, — Федор поставил шубу около двери.

Фомичев уже разлил по стаканам водку.

— Бери, Федя, — кивнул он на стакан. — Кончил дело — гуляй смело.

— Жаль, ружья не было, — присаживаясь к столу, сказал Федор, — куропатки, честное слово.

— Где? — оживился Иван Иванович.

— Там у нас на свалку прилетели.

— В городе стал пулять?..

— Какой город, считай, окраина.

— Что бы мы стали с ними делать? Ты, Федор, с этим делом поосторожнее. Иван ночь спать не будет — знаешь, он какой заядлый. — Фомичев поднял стакан.

— Расскажите, Иван Иванович, люблю про охоту слушать. Вы ведь с двустволкой не расстаетесь, расскажите. — Федя выпил и сразу почувствовал себя легко, без стеснения, словно сбросил жавший под мышками парадный пиджак. Но по тому, как Владимир Николаевич улыбнулся и посмотрел на Ивана Ивановича, Федор понял, что история будет позанятней, чем у Мюнхгаузена.

— Да какой охотник, — Иван Иванович постучал своим стаканом и этим жестом поторопил, стараясь замять разговор об охоте.

— Тогда я расскажу, — с готовностью откликнулся Фомичев. И, не дожидаясь, что на это ответит Иван Иванович, спросил у Федора: — Представляешь охоту на медведя?

— Про медведей я уже слыхал, — протянул Федор.

— Согласен, — живо ответил Фомичев, — а про шкуру?

— Про шкуру послушаю.

— Так вот. Пристал Иван к одному охотнику, еще на Вилюе. Покажи да покажи берлогу. «Зачем тебе», — отнекивается охотник. «Шкуру моей Катерине захотелось, — признался Иван. — У всех теперь шкуры, а у тебя три ружья и…» Охотник сдался. «Пойдем, — говорит, — в воскресенье в тайгу на лыжах». А Иван на лыжах до этого не умел ходить. «С вертолета, — спрашивает, — нельзя?» — «Нельзя, — говорит охотник. — Со сна кого хочешь можно напугать. Какая у пуганого шкура, не то качество».

Идут по лесу, охотник впереди, Иван сзади. «Слушай, — говорит Иван, — так шкуру я беру». — «Как получится, — отвечает охотник, — спички потянем, кому достанется». Делили, делили они шкуру — переругались.

— Ну и врать же ты, Владимир… — поерзал на стуле Иван Иванович.