В ожидании счастливой встречи

Фомичев шел тихой безлюдной улицей. Падал лениво снег, город, закутанный в снежную пелену, чутко слушал, казалось, его и успокаивал своей непричастностью к сиюминутному, проходящему. Фомичев мысленно одолел весь путь по мягкой дорожке от выходной двери обкома до кабинета первого секретаря, и снова, как тогда, забилось сердце. Он анализировал, спорил, не соглашался с собой, с ними, настойчиво искал свой промах. А вот до сути добраться мешал, казалось бы, пустяк: как ни старался, он не мог припомнить лица ни Шаймухамедова, ни Толченова. «Дался мне этот ковер», — вновь подосадовал Фомичев. Черт возьми, какой же просчет допущен в докладе? Да, собственно, о каком докладе речь? Просто поделился с руководящими товарищами планами: с чего думает начать стройку, как и где мыслит построить перевалочную базу. Конечно, в черте города. Вот, пожалуй, и все. На всякий случай и место указано, за Мокрым распадком, на пологом склоне сопки, по соседству со зверофермой.

Только сейчас Фомичев понял: видимо, нужно было сделать обстоятельный доклад с цифрами-выкладками. Ведь не случайно Шаймухамедов обратил внимание на то, что прежде всего они, гидростроители, временные. И откуда ему знать, что строить они будут добротно и красиво. Фомичев поежился от досады на себя. «Мальчишка, недотепа, — вырвалось со вздохом. — Липовый дипломат. Да что я в самом деле? — вдруг рассердился Фомичев. — А ведь приехал не в посольство вражеской страны?» Опять же, на то и руководитель, тем он и отличается — позицией, широким кругозором, пониманием перспективы, деловитостью.

«Ах ты, — досадовал Фомичев. — Сейчас я бы их убедил, не с того начал там, а у нас, у русских: «силен задним умом». Горазд руками махать после драки. Французы это называют «поймать мысль, скатившись с лестницы». — И Фомичев ясно осознал, что вся надежда теперь только на себя, на своих людей, на коллектив, который придется создавать. — И все будет зависеть от того, как сами строители поставят дело. А в обиженного играть не годится. Да на это и времени нет. Если честно признаться, какое это еще управление строительством, — так, участок от Вилюйской ГЭС, разведка боем, задел на будущее. Еду на колымскую стройку, — ни сметы, ни технической документации — опережаем события».

Владимир Николаевич шел по улице размеренным шагом. Улица неприметно повела вверх. Он остановился. Перед ним — зажатый сопками город, только узкая лента Колымской трассы тянулась бесконечно вдаль. С двух сторон застывшее ледяное поле Охотского моря. В четыре-пять этажей дома тесно лепились друг к другу. Снег начал редеть, и сделалось светлее.

Фомичев спустился и вышел к ресторану «Северный».

Еще из вестибюля Владимир Николаевич увидел Ивана Ивановича — тот махал ему рукой. Он снял пальто, провел рукой по серебристому ежику и вошел в зал. В квадратном зале с низким потолком, натужно поддерживаемым деревянными колоннами, в четыре ряда стояли столы. На приступке сидели музыканты.

— Нельзя было от них подальше? — усаживаясь, Фомичев кивнул на музыкантов.

— Нельзя, — сухо ответил Иван Иванович.

Фомичев осмотрелся: все столы были заняты.

— Что будем есть?

Иван Иванович подал Фомичеву меню.

— Мы уже с Федором заказали котлеты «В полет», кету с пуком на закуску.

— Ну, а выпить? И где Федор?

— Милиционер от крыльца прогнал — стоянки нет, поехал за угол.

— Федору нельзя, а нам-то с тобой можно?

Фомичев полистал меню.

— Крабов не заказали? Ну, это зря. Краб под водочку…

И тут ударил барабан, и последние слова Фомичева потонули в грохоте. Одна за другой пары выходили танцевать в узком проходе между колоннами. Кому не хватало места, топтались около столиков.

Фомичев жестом подозвал официантку. Она, жонглируя подносом, принесла закуски и бутылки.

Подошел Федя. Он положил на край стола сверток и, отпихнув ногой стул, сел рядом с Иваном Ивановичем.

— Руки мыл?

— На, — показал Федор свои, как лопата, ладони.

— То-то.

Фомичев засмеялся.

— А я и забыл, — и, косясь на Ивана Ивановича, поднялся из-за стола.

Пока Владимир Николаевич мыл руки, Федор попросил официантку сделать строганинки. Официантка взяла сверток и, лавируя между столами, поспешила на кухню. Через минуту принесла блюдо строганины.

— Перчику, соли — сами по вкусу.

Иван Иванович натряс из перечницы в солонку перца, смешал ножом перец с солью и посыпал этой смесью розовые стружки чира. В тепле они быстро отходили, и нежные лепестки на глазах меркли.

— Ух ты! — Фомичев потер руки. — Строганина! — Свет от лампочки падал на Фомичева, и оттого он казался выше ростом и лицо его стало мягким и добрым. Он сел, поменял местами тарелки с едой, и еда стала смотреться по-новому, аппетитней.

Иван Иванович следил за изящными движениями Фомичева и, казалось, забыл об ужине. Слова Фомичева вернули его к столу. Иван Иванович вышиб пробку и побулькал водку в рюмки только до поясочка.

— За что? — поднял рюмку Владимир Николаевич. — А ты, Федор?

— Я лимонад.

— Лимонад так лимонад…

— За строганину, — поднял рюмку Иван Иванович.