Кузьма сеял, Афанасий боронил, а Ульяна с Аверьяном готовили жерди для городьбы. Было решено огородить посев, чтобы и всходы не потравить, и Арину не держать на приколе. Воля хоть для человека, хоть для лошади не в последнюю очередь нужна, рассудил Кузьма.
Кузьма кинул последнюю горсть зерна в землю. Вытряс мешок. И тут почувствовал на спине теплое дыхание кобылы. Обернулся.
— Она, братка, не слушается. Тяну, тяну, — захныкал было Афоня, идет за тобой, и все, как я за Улей…
— Ну-у, — протянул Кузьма, оглаживая морду кобыле. — Она хлебный дух чует. Ты ж не девчонка нюнить. — Кузьма ссадил брата на землю.
Кобыла шумно дышала, перебирая мягкой теплой губой ухо Кузьме.
— На, смотри, — Кузьма вывернул мешок. — Видишь, нету. Надо было тебе горстку оставить.
Афоня ждал старшего брата на меже и травой отгонял мошкару. Кузьма подошел к Афоне и взял младшего за плечо.
— Ну вот и славно! Как народит да как напрет хлебушко… А ты, Афанасий, поздоровел, — искренне восхитился Кузьма, — считай, в полмужика потянешь?.. Пойдем тесать городьбу? Как ты на это смотришь?
— Хорошо смотрю, пойдем, — охлестывая себя травой, живо соглашается Афоня.
Аверьян с Ульяной наготовили уже жердей. Подошли и братья. Кузьма держал руку на плече у Афони, а Афоня брата за поясницу. Вспомнили, как играли в лапту. Другой раз вся улица соберется, начинают играть самые маленькие, а потом подойдут и взрослые, в ограде тесно, высыплют на улицу. Бывало, и дед Аверьян не утерпит, ввяжется играть в лапту, и тогда игра переметнется за село, с каждой улицы своя матка.
Пары загадывают в сторонке — один бочка с салом, другой — казак с кинжалом, подходят к матке, чья очередь, тот отгадывает. Потом тянут жребий: орел или решка, кому бить, кому галить; те, что галят, располагаются вдоль черты, кому вышло бить лаптой мяч, стоят в затылок, подходят и бьют по мячу по очереди — самые сильные ударники напоследе. Ударил если слабо, отходи, стань на черте, не нарывайся, жди, пока ударник врежет, тогда беги, не зевай.
Сколько играть, столько и шагов пробежать. Не успел вернуться, стой, пока не выручат, — на выручке самые что ни на есть чемпионы-ударники — вот как дед Аверьян: если уж попадет лаптой по мячу, с виду уходит в небо, тут уж самый тихий успеет туда и обратно до отметки сбегать, но, если зазевал или не успел, врежет галильщик мячом, бывает, вьюном изовьешься — гали. У каждой команды своя матка-вожак. Вот и Кузьма с Афоней предлагают отгадать: с маху под рубаху или с бегу под телегу.
— Я так не играю, — хлюздит Уля. — Загадайте снова. — Кузьма с Афоней отходят в сторонку и шепчутся. И опять подходит.
— Жеребец или жеребенок?
— Жеребенок! — и притягивает к себе Афоню.
— Вот и не отгадала. Скажи, Афоня? Ну, ладно. Раз нас, Афоня, не угадывают, носи с речки воду, а я колья острить буду.
Кузьма взялся за топор. Афоня принес воды.
— Подливай!
Афоня наливает в дырки воду, а Кузьма вгоняет в каждую кол. Из-под кола стрельнула вода и припечатала жижей Кузьму.
— Вот ты!
Кузьма сбросил штаны и остался в исподниках.
Афоня носил воду, а Кузьма всаживал в землю колья. Потом все вместе они вязали распаренными тальниковыми прутьями прясла, вдергивали жерди и к вечеру едва двигали ногами.
— А ты, Афоня, дюжой, — подсмеивается над братом Кузьма, — только скособочился картуз. Похлебаем затирухи и наведем тело, выправим амуницию.
— Пошли, братка, на берег, попьем, а?..
— Воду пить — не колья бить! Пошли, мужики, бабы не отставать!
Афоня распарился, волосы прилипли ко лбу, ноги заплетаются.
— Давай, Афоня, поднесу тебя, — у Ульяны сердце заходит.
— Я тяжелый. Я сам, во… — Афоня сбегает к воде.
Подошла и пришла ночь, а наутро новая забота: на воде мок плот, и Кузьму беспокоило, что погниют бревна и все в стружку спустишь, а не оживишь… Кузьма примерялся к плоту. Как ни крути, а вытаскивать надо. Вторая неделя пошла, как пристали к берегу, — плот мокнет.
— Ну что, братья. Приспело хитрое дело! Сколько ни судачь, а лес из реки рыбачь…
С берега к воде прокопали две канавки. В два ручейка положили лаги. Приготовили березовые стежки каждому по росту, по силе. Братья взяли их в руки. Кузьма забрел в воду, отсоединил от плота бревно, развернул его на плаву и подкатил к берегу, братья подхватили его стежками, и все трое навалились, покатили по лагам, с разгону почти достали до половины, но на самом подъеме бревно отяжелело. Кузьма подложил чурбаки, чтобы бревно не сдавало назад. Набрав побольше воздуха, братья подсунули под бревно каждый свой стежок.
— Раз-два — взяли!
Афоня смотрит на братьев: как они, так и он. Приседает, один конец стежка на плече у него, другой под бревном, по команде поднимается, выжимает плечом стежок, и бревно поддается. Еще р-раз! И еще на пол воробьиного шага… И еще… И так до самого конца лаг, на самый бугор, на высокий берег выкатили бревно. Похватали братья ртом воздух, перевели дух — и за другим бревном спустились. И с каждым разом все тяжелеют бревна и тяжелеют и все меньше остается в руках силы. Кузьма понимает опасность: сорвется — в лепешку раскатает братьев.