В ожидании счастливой встречи

— Поддержать бы тебя, Арина, на овес поставить, а приходится целик рвать. — Кузьма вычесал свалявшуюся, отжившую шерсть и скрепя сердце запряг Арину в плуг, наметил загон, перекрестился на восход и тогда тронул вожжой. За плугом, словно смоленая дратва, потянулась светлая борозда. Кузьма хоть и старался помельче заглублять лемех, но совесть не позволяла крестьянину уродовать землю. Через полчаса от кобылы пошел пар. Из чалой она стала темно-сивой. Яблоки размылись по́том и словно галушки из черной муки липли к впалым ее бокам. За ночь как будто брюхо набила, сделал круг, раз, два подняла хвост — и провалились бока. Трава — она и есть трава: для упитанной скотины поддержка, а для заморыша да с пахотой — гибель. Того и гляди, в борозду упадет кобыла. Кузьма изо всех сил старался подсобить Арине, подтолкнуть плуг. Корень какой руками выдернет. У самого поджилки, как у Арины, трясутся, ноги подгибаются.

— Ах ты, едрена мать! Решу коня. — У Арины бока ходят. Кузьма останавливает кобылу.

— Аверка-а! — кричит осипло Кузьма. — Неси-ка чересседельник.

Аверьян откликается и через некоторое время режет луг. В руке у него ременный чересседельник. По пахоте торопливо мнет комки Ульяна. За Ульяной на прутике скачет Афоня.

— Случилось что? — не может отдышаться Ульяна.

— О! Вся кавалерия тут, — весело встречает Кузьма свою семью и берет у брата чересседельник. Примеривается к оглобле так, чтобы Арина не заступила ногу. Примерился, снял рубаху, сапоги. Рубаху положил на межу, сапоги подал Ульяне.

— Да ты чего, Кузьма, ноги решишь, — забеспокоилась Ульяна.

— Ноги заживут, — топтался босой Кузьма и совал Ульяне сапоги. — Бери, бери, Ульяна, они еще сгодятся. Афанасия женить…

Кузьма чересседельник через плечо — подпрягся в пристяжку к Арине.

— Ну, трогай, брат!

Аверьян взял вожжи, стал за плуг. Сделали один круг, другой. В паре с Кузьмой Арина пошла ровнее.

— Ну вот, обойдется, — отдышавшись, приговаривал Кузьма. — Ты бы, Уля, принесла мешок или тряпку какую, а то плечо режет… А ты, Аверьян, придерживай кобылу, у нее шаг крупный — сбиваюсь с ноги.

Ульяна принесла свой полушалок и с глаз поскорее, чтобы не смотреть…

Чем ближе к вечеру, тем все чаще останавливается Кузьма и ненасытнее хватает воздух упряжка. Ноги у Кузьмы в крови.

«Неужели он не чувствует?» — переживает Аверьян.

Так день за днем, день за днем ходят в упряжке Кузьма и Арина. Попервости Кузьме казалось — не выдержит, упадет в борозду и не встанет. Но время шло. Выдержали и человек, и кобыла, а пахотный клин разрастался. Задышала земля, синевой зашлась борозда. Кузьма видит, как парит над травой воздух, как облетает верба, и подгоняет себя. Уже, считай, одной ногой в лето ступили. Июнь. Там, где подсохла пашня, земля забурела.

И незаметно шли дни, и тянулись вечностью — все было в одном клубке. Страшило одно: лето уже в разгаре — считает Кузьма засечки на лис вороньей твеннице, — а земля не прогрелась.

— Сивер — он и есть сивер, — вздыхает Кузьма.

Он дает еще круг по загону и стопорит плуг.

— Борону землица просит, — разминает пальцами бурый комок Кузьма, — пересохнет, коркой возьмется, а этого допустить нельзя.

Кузьма перепрягает Арину в борону, ссаживает Афоню с прутика на кобылу и надевает ему на голову свой картуз. Афоня тонет в нем вместе с глазами.

— Держи, Афоня, Арину, а то уйдет на обочину.

Афоня осаживает картуз на затылок и, ухватившись одной рукой за гриву, другой за повод, солидно басит, подражая брату:

— Ну, милая, пошли.

Кузьма выпускает из рук потяг, и кобыла тянет на межу.

— Держи, Афоня, держи ее, не пускай, — забегает Кузьма впереди кобылы.

Афоня изо всей силы тянет за узду и съезжает на самую шею Арине. Склони в это время Арина голову, быть бы Афоне на земле. Но Арина понимает и выравнивает борозду. И снова покатились бегучие час за часом. Вернулась с котелком Ульяна. Наскоро по очереди похлебали зеленое от щавеля, но горячее варево — и снова за работу.

Афоня боронит, а Кузьма, Аверьян и Ульяна следом чистят пар: собирают камни, коренья, разбивают комки земли, которые не взяла борона, вытряхивают из дерна самую нужную жирную землю. Солнце клонится к горизонту, клонится, клюет носом и Афоня.

— Упадет, укачало его, Кузя.

Кузьма останавливает кобылу.

— Афанасий, ты песни знаешь?

— Которую? — переспрашивает Афоня и лупает на брата невидящими глазами. — Про казака?

— Ну-ка зачни?

Афоня пробует, но голос сел, хрипит и срывается на писк.

— Горло заспалось, — поясняет Афоня.

— На свадьбе промочим. Ну-ка еще, мужик?!

Афоня с силой набирает воздух — и совсем просыпается.

— Ну вот, уже лучше. — Кузьма отпускает кобылу, — Пой, пой, Афоня!..

И Афоня поет: