В ожидании счастливой встречи

Скакал казак через долину,
Через маньчжурские края.
Скакал он, всадник одинокий,
Блестит колечко на руке.

Кольцо казачка подарила,

Когда казак шел во поход.
Она дарила, говорила,
Что через год буду твоя.

Вот год прошел, казак стрелою

В село родное подскакал.
Завидя хату под горою —
Забилось сердце казака.

Навстречу шла ему старушка,

Шутливо речи говоря:
«Напрасно ты, казак, стремишься,
Напрасно мучаешь коня.

Тебе казачка изменила,

Другому сердце отдала».
Казак свернул коня налево
И в чисто поле поскакал.

Он снял с плеча свою винтовку

И жизнь покончил навсегда.
«Пускай казачка вспоминает
Меня, лихого казака».

— Песенник будет в маму-покойницу, — определяет Кузьма. — Вот уж, бывало, пели, — вспоминает Кузьма. — Песню заводит отец, а на подхвате мама, так выведет — проймет до самого донышка.

Но вот солнце село за гору, и борону отволокли на обочину. Афоня пошатываясь пошел к реке пить. Ульяна — к костру чай варить. Пока Аверьян распрягает кобылу, Кузьма прикладывает к ногам свежую землю.

Мягко стукнула о землю одна, другая оглобля. Кузьма поднимает голову. Как лен из травы видится голова Афони, спешит.

— Уля вас, братки, хлебать звала! Велела, пока не остыло, идтить!

— Уже? — удивляется Кузьма. Он неловко притянул к себе братишку. Провел по выгоревшим волосам. — Когда вырастешь, кем будешь?

— Я уже говорил, — мнется Афоня.

— Да я забыл, память-то с дырой…

— Женихом!

— Правильно, — будто вспомнил Кузьма и легонько хлопает Афоню по плечу. — Заморенный малость, а так — ничего: вполне жених. Скажи Уле, сейчас придем.

Кузьма смотрит вслед брату: голова на шее у Афони как неспелый подсолнух на дудке — мотается.

— Э-эх! — по-мальчишески подскакивает Кузьма к Аверьяну. — А ну давай, кто вперед? — и припускает к реке.

Ульяна выглянула из-за бугра. Что стряслось с мужиками, какая оса ужалила? Братья наперегонки на яр, штаны долой — и бултых в воду.

— С жару-то, вот ненормальные, — а у самой тело тоже просит остуды.

Ульяна срывает пучок травы.

— Афоня, сбегай потри спину братьям.

Только Афоня подошел к берегу, как Кузьма хватает его и тащит в воду. Ульяна, забыв про чугунки, бежит на выручку. Кузьма хватает и Ульяну.

— Вот мы сейчас заступницу.

Аверьян кидается выручать Ульяну, и все трое наваливаются на Кузьму и валят его с ног в воду.

— Сдаюсь, — Кузьма поднимает руки.

Кофта на Ульяне намокла и так обтянула грудь, что соски рожками встали. Кузьма с трудом отвел взгляд.

— Юбку-то хоть бы сняла, — запаленно крикнул Кузьма.

Ульяна спохватывается:

— Ох ты, мать моя, — и, заплетаясь в юбке, бежит за кусты.

— Давай-ка я тебя искупаю, — и Кузьма ведет Афоню на глубину.

У Афони перехватывает дыхание:

— Обжи-га-ет!

Кузьма растирает Афоне спину травой до красноты.

— Ну-ка, Афоня, мне теперь, — подставляет Кузьма спину.

Афоня сдавливает распустившуюся на воде траву и начинает тереть Кузьме спину, но тут же бросает травяную мочалку.

— Что ты, братуха?

— Шкура у тебя худая, вон на плечах кровь, — осторожно пальцем дотрагивается Афоня до кровяных подтеков и отстраняется.

— Худая, говоришь? — смеется Кузьма. — Это что значит, дыроватая? А, Афоня? Я вот тебя сейчас обмакну на середине…

Афоня, поднимая брызги, бежит на берег, братья падают рядом на нагретый за день песок. Хорошо после холодной воды. Чистый песок искрится, лучится теплом и течет меж пальцев серебряными и золотыми струйками.

— Мойте руки — да к столу, — от костра зовет Ульяна.

— Руки мыть? Мы же из воды, — удивляется Афоня, натягивает штаны и никак не может ногой попасть в штанину.

— Ну что, Афанасий, — помогает натянуть ему на мокрое тело штаны Кузьма, — брюхо просит каши? — Он хлопает брата по тощему животу.

Афоня кивает:

— Со вчерашнего дня просит.

— Ну, тогда пошли. — Кузьма перекинул рубаху через руку. Плечи и спина у него в кровавых подтеках.

На берег братья поднимаются лесенкой: Афоня, Аверьян, и Кузьма замыкает строй. Такие они разные и такие родные друг другу.