В ожидании счастливой встречи

— Не сказал, так скажешь. Что здесь такого, возьми моих пару в придачу, хорошие кони, берег, но забирай. Бери, ни за чем не постою. — Прохор не мигая уставился на Кузьму, и бычьи его глаза стали как спелая вишня. В зрачке кверху дном стояла четверть. — Чтобы Долотова никто не смог объехать, догнать, никакой конь, никакая другая нечистая сила не могла угнаться…

«Ну, втемяшилась мужику моя кобыла», — пожалел, что и приехал к Долотову, Кузьма. Прежде он никогда не встречался с Прохором, только слухами пользовался, а вот теперь такая осечка. От этого, видать, так просто не отделаешься — не отвертеться.

— У тебя, Прохор Долотов, есть заветное? Самое дорогое?

— Ты об чем? Ты со мной начистоту, я не люблю загадок…

— Арина — память. Родитель мой велел беречь кобылу пуще глаза своего.

— Правильно, — поддержал Долотов. — Я родителя своего чту. Вот тут должна быть память. — И Прохор положил на крутую, как бочка, грудь свой пудовый кулак. — Ну, скажем, — пригнулся Долотов к Кузьме, — сгинула кобыла, а память?.. Что ты на это скажешь?

Кузьме нечего было сказать, и в самом деле, не возьмет же с собой кобыла память о родителе.

— То-то!

Хозяйка принесла огромную сковороду душистого мяса. Прохор легко поднялся из-за стола, сходил за печь и еще принес четверть, хотя и первая еще оставалась недопитой. И по тому, как хозяин поставил четверть и как посмотрел на Кузьму, тот подумал: «Не так-то легко мне придется», а голову уже туманил легкий хмель.

— Черт его бей! — притопнул Долотов. — Займу, да дойму. Кожей додам, — и провез по столу к Кузьме кучу денег. — Бери, табун себе купишь, другом станешь. Я тебе такое седло — Потапка, принеси!

Не успел Кузьма и глазом моргнуть, как у ног его лежало кавалерийское невысокое с серебряной вязью по луке седло.

— Ну, что?! — прихлынула кровь в лицо Прохора. — Мать его так, Потапке я еще сработаю, тебе отдаю — забирай.

— Что, на мне креста нет? — посунул обратно по столу деньги Кузьма. — Столько мне не надо…

— Бери сколько надо!

— Возьму, только не теперь. Вот дождусь от кобылы приплоду, сам приведу. Пользуйся, дорогой Прохор Долотов.

Прохор птицей метнулся к окну, влип в стекло.

— Вроде не жереба.

— Жереба, — задумчиво сказал Кузьма, — дал бы только бог доглядеть. Лишь бы все обошлось благополучно. Жереба она у меня.

Прохор еще некоторое время стоял у окна.

— Что же ты на нее эту колотушку надел, надавишь спину, — пожурил он Кузьму. Да так сказал, вроде бы кобыла его собственность. — Сними с нее, Потап, энтот срам, надень, — Прохор носом сапога коснулся кавалерийского седла.

Потап проворно схватил седло, но Кузьма остановил его.

— Не дастся она тебе.

— Как это не дастся! — было возвысил голос Прохор.

— Да так и не дастся…

— Слово какое знаешь, так скажи? Не чужие.

— Скажу, когда время придет, — твердо пообещал Кузьма.

— Ладно, покажи крест?

Кузьма неторопливо расстегнул рубаху.

— Вижу, без обмана.

Прохор взял Кузьму за локоть, сдавил словно железными тисками. Заныла кость, и сразу онемели пальцы.

— Это седло кобыле тоже будет в самый раз. Пока езди. Не веришь? Пошли.

Кузьма с Прохором вышли во двор, кобыла сразу подошла и сунулась мордой Кузьме под руку. А у Прохора словно масло по лицу растеклось.

— Ишь ты какая. Да не буду я тебя обмерять, — успокоил он кобылу, и в голосе его впервые за все время послышалась ласковость. — Скинь-ка с нее эти доспехи, — попросил он Кузьму.

Кузьма расстегнул подпруги и снял седло. Кобыла была как ломоть доброго хлеба — длинная, сильная, с прекрасной крутой шеей и маленькой головкой.

— Я сам с нее сниму мерку, — сказал Кузьма. — Давай чем обмерять.

— Уже обмерил, снял выкройку, — любуясь кобылой, ответил Прохор. — Не веришь? — Он достал из кармана клеенчатый аршин с черными цифрами и полосками поперек и подал Кузьме. — Проверяй грудь — шестьдесят два.

Кузьма замерил.

— Точно — шестьдесят два, тютелька в тютельку.

— Ладно, — протянул Прохор руку за аршином, — давай.

Кузьма свернул в колесико клеенчатую ленточку и подал Прохору. Прохор спрятал аршин и обернулся.

— Седло, Потапка, неси!

Потап принес седло.

— Забирай, жалую. Потапу я почище сроблю, так, сынок? По теперешним временам добрый конь — сорок рублей, а седло мое сто двадцать. Можешь брать как задаток, при других обстоятельствах я бы его и за триста рублей не отдал, не отдал бы…

— Деньги любят счет, — сказал Кузьма и отсчитал сто двадцать рублей. — Все мы под богом ходим.

Прохор постоял, раздумывая, как же поступить в данном случае. Деньги взял, а червонец вернул.

— Это тебе задаток…

Правду говорят: одежда красит человека, а подкова — коня. Стоило Кузьме набросить седло на Арину, будто дорогой гребень воткнул в прическу, а подтянул подпругу — и вовсе картинка, а не конь.