В ожидании счастливой встречи

Сколько Кузьма помнит себя, всегда с ними жила нянька Клаша. Она отца Кузьмы маленького выходила. И потом вела немалое по тем временам хозяйство. Сколько помнит Кузьма, няня Клаша все такая же шустрая, только временами забывает, зачем прибежала, постоит, вспомнит и — дальше. Она Кузьме и братьям заменяла и мать, а когда погиб отец, то и отца.

Братья сидели за столом как волчата с открытыми ртами, ловили слова брата.

— Мастерскую никуда не девайте, — наущает Кузьма, — инструмент не разбрасывайте, берегите. Ты уж, Аверьян, не маленький и по мастерству смыслишь — за меня хозяином побудешь, Афонька в помощь. Ну, и слушайте няню Клашу.

Няня Клаша опять завсхлипывала. Жалко ей Кузьму, ой как жалко — кормилец, да ласковый, взглядом не обидит. А что человеку надо: ласку, а уж на втором месте — кусок.

— Колодец не запускайте, — наставляет Кузьма.

— Будем, — робко отвечает Аверьян.

— Ну, леса вроде хватит, полоза, колес, копыльев — тоже. Одним словом, аккуратнее обращайтесь, не гоните в стружку.

У Кузьмы под навесом по порядку рассортировано: где какая древесина, заготовки, чтобы не ковыряться, подряд брать.

— Не забывай и пашню, Аверьян.

Ведет он братьев в амбар, показывает семена, муку.

— Нянька Клаша по уму все сготовит, но чтобы и ты знал, нянька видишь какая — не вечная. Следи за точилом, не оставляй зализы. Арину с собой возьму. Серко пусть у вас будет. Корову держите, без молока замрете. А вам еще расти. — Он неловко притягивает к себе Афоню. Брат стыдливо жмется. Не привыкли братья к нежностям.

— Ну вот видишь, какой ты молодец, и не плачешь.

— Где? — дребезжащим голосом спрашивает Афанасий и, увидев кошку, бросается догонять ее.

— С огнем, главное, осторожно, — оборачивается к Аверьяну Кузьма. — Что такой надутый? — трясет он брата за шею и, наклонившись, что-то шепчет на ухо.

— Ладно, — с готовностью отвечает Аверьян и убегает.

— Ты там поаккуратнее, — кричит вслед Кузьма.

День тянулся еле-еле. Солнце как зацепилось за сосну — и ни с места. Хоть ухватом его оттуда сталкивай.

Кузьма обошел еще раз двор. Не знал, куда себя деть. Хозяйство ладное. Подполье тоже хорошее — редькой пахнет, картошки до новой хватит. Ту, что ростком взялась, поросенок съест. Кузьма взял морковку — как с грядки. Он вылез из подполья. Дом осмотрел. Поколупал ногтем бревно — живое, только от земли забурело. Ни черта им не будет. Дед когда строил, то три года комли лиственничные морил на оклад, как железные дюжат. Был бы жив отец, выстроили бы дом с балконом, а этот под мастерскую. Братья растут. Аверьян, так тот по хватке в деда. Он и стамеской работает с «выкрутасами» — Кузьма так не умеет, не дается ему. И Афонька старательный, помогает, соображение уже есть. Вот только как они без него. Кузьма слышит шлепки босых ног. Ага, Аверьян притопал.

— Придет! — кидает на ходу Аверьян и бухает дверью.

— Ах ты, мать моя, — спохватывается Кузьма, — нянька уже корову доит, а я все колупаюсь.

Кузьма за кепку и — в двери. Афанасий с полными ведрами навстречу.

— Хорошо, к фарту. Молодец, Афоня.

— Ты мне складень сулил? — загораживает Афоня дорогу.

Пока Кузьма объяснял, нянька с молоком на пороге.

— Не поел и — лететь? Хоть молочка тепленького попей, смажь в брюхе. — Няня Клаша нацедила через ситечко крынку, и Кузьма взял живое, стрельчатое пузырьками молоко.

— Попил, теперь и ступай с богом.

Кузьма проулками срезал путь к реке и нырнул под ветви заветной развесистой ракиты. Всмотрелся, вслушался, стук сердца слышен на всю округу.

Но вот за стволом шорох.

— Ты, Кузя? — приглушенный нежный голосок.

— Кто еще, — отозвался Кузьма. — Я, Уля!

Кузьма бережно взял Улю за руки, и сразу в целом мире они остались одни.

— Что с нами будет?

Кузьма прижал Улю к своей груди.

— Я тебя никому не отдам, вот увидишь!..

— Я боюсь, Кузя. Война, отец…

— На войне не всех убивают. Отец — это пострашнее, как отдаст он тебя, Уля, принудит.

— Тебя буду ждать, другого мне не надо. Буду ждать, говорю как перед богом, Кузьма! Родной мой.

Кузьма никогда не слышал таких слов от Ули, и голова у него пошла кругом.

— Ты моя, слышишь, Уля! Моя, моя, — шептал Кузьма, — Уля, Уля…

Уля слегка противилась рукам Кузьмы.

— Не надо, Кузя, не надо. Они хватятся. Отец знает, что тебя забирают в солдаты… Ну как выследит?.. — Ульяну пробил озноб.

— Я тебя никому не отдам! Нет такой силы…

— Храни тебя бог, — шептала Ульяна.

Вот как бывает в жизни. Казалось, два человека созданы друг для друга, вместе бы им до конца дней идти. Так нет, не могут соединить свои сердца, не могут обрести своего счастья, и виной всему этому отец Ульяны — Харитон Алексеевич. Как без отцовского благословения? Не обвенчает отец Ванифатий.

Ульяна в тайне души еще надеется, что отец поймет ее и сжалится над ней: уговорит его, пока Кузьма в солдатах. Сердце-то у него ведь не камень, разве может он разбить другие сердца.

— Я верю, Кузя, бог нас не оставит.

Кузьма и в густых сумерках видел, как светились горячей радостью глаза Ульяны.

— Ты только, Кузя, постарайся, приди домой. Храни тебя бог! — Уля торопливо перекрестила Кузьму и исчезла, словно вода сквозь песок.