В ожидании Синдбада

О чем думает женщина, когда красит глаза? Какие мысли бродят в ее голове, пока она, чуть вытянув шею, выпятив зачем-то подбородок, старательно проводит по тонким волоскам щеточкой? Никто об этом не знает. Спроси саму женщину, и она не ответит на этот вопрос. Скорее всего, она сосредоточена на своей судьбе, которая, как ей кажется, зависит от этих аккуратных и осторожных движений. Ника вдруг поймала себя на мысли, что от предвкушения вечера, от возбуждения всем происходящим, от бестолковой, почти девичьей нервозности тени она положила неравномерно, а левый глаз накрашен сильнее правого. Посмотрев на себя в зеркало, она рассмеялась – лицо выглядело чудно. Впрочем, на то, чтобы начать заново, времени уже не оставалось. Подправив свои собственные ошибки, Ника переоделась в платье, положила мелочи в маленький клатч, накинула пальто и выскочила из номера. «Это мне еще с погодой повезло – апрель удивительно сухой и не очень холодный», – порадовалась она, шагая в своих парадных лодочках по улице.

Кочетов настаивал на том, чтобы заехать за ней в отель. Но Ника это предложение отвергла сразу же. До театра она хотела добраться сама. Она уже решила, что часть дороги проедет на троллейбусе, а часть – там, где Крюков канал проходит между старыми Крюковскими казармами и Новой Голландией, прогуляется пешком.

Ника шла вдоль канала и, поеживаясь от вечернего воздуха, думала о Кочетове. Неожиданно для себя она думала о нем, словно их связывали долгие отношения и предстояло ответить на вопрос, хочет ли она связать с ним жизнь. Неожиданно для себя за этот короткий путь Ника попыталась ответить на вопрос, который ей пока еще никто не задал. Она пыталась забежать вперед и понять, что ей сулит и этот поход в театр, и вчерашняя прогулка, и те прошлые встречи с Кочетовым. Оторвавшись от родного города, от привычной обстановки, надев на себя другую «маску», она пыталась вырваться из замкнутого круга некоторой женской обреченности. «Если я по-прежнему буду жить только прошлым, в моей жизни никогда и ничего не произойдет, – думала Ника. – А ведь я Кочетова видела разным. И огорченным, когда он плохо выступил на совещании, и довольным, и радостным. Мы так давно ездим по этим командировкам, что превратились в этакую цирковую семью, которая занята одним делом, но служит в разных заведениях. Он даже звонит мне в Славск иногда, он в курсе моих дел. Я ведь никогда не обращала внимания на то, как многое нас связывает и как много мы знаем о друг друге. То, что сейчас происходит, – это так естественно. Никакой командировочной пошлости в этом нет!» Ника, сама того не подозревая, дошла до самого главного. В душе она презирала случайные романы и была брезглива к «играм», которые случались порой у взрослых людей вдали от дома. Ника не осуждала людей, склонных к этому и вынужденных именно так решать вопрос собственного одиночества. Но для себя давно решила, что этот путь не для нее. И вот в последние дни она подсознательно искала себе оправдание.

– Добрый вечер! Разве можно в такую погоду ходить в таких туфлях?! – Кочетов появился из ниоткуда. В руках он держал букет роз.

– Розы – примадонне? – зачем-то спросила Ника.

– Какой примадонне? – удивился Виктор Андреевич.

– Которая будет партию Анны исполнять.

– А! – сообразил Кочетов. – Розы – тебе. А Анне… Ох, вот с Анной случился казус!

– Господи, спектакль отменили?

– Нет, не отменили. Просто это спектакль не Мариинки, а гастролирующего театра.

– И что?

– Как – что? Я же не знаю, какие там голоса! И как поют они.

Ника рассмеялась. В этом был весь Кочетов – стремление сделать хорошо и обстоятельство, которое он не учел.

– Ничего страшного! – Ника пожалела его. – Плохие артисты в Мариинке не поют. К тому же побывать в самом зале уже необыкновенная удача. И спасибо за розы.

Она взяла его под руку, и они направились к входу.

Розы пришлось оставить в гардеробе. Понятливая сотрудница нашла банку с водой.

Театр заворожил ее красотой и помпезностью, она с восторгом оглядывала полный зал. Золото, синий бархат, мерцающий хрусталь – чертог, где сбываются сказочные мечты. Ника ничего не говорила – ей хотелось молчать и наслаждаться увиденным.

– Ты довольна?

– Знаешь, даже если они будут петь шепотом и будут одеты в тряпки, я все равно буду счастлива. Здесь такое великолепие. Спасибо тебе.

Кочетов просиял:

– Мне так приятно, что тебе нравится.

Ника любила театр, но редко ходила в драматический. Если раньше некие условности представления не имели значения, то сейчас они раздражали. А вот пристрастие к музыкальному театру никуда не делось – все тот же восторг, предвкушение, зачарованность музыкой и голосами. Ника вообще считала, что опера – это как раз то, что имеет право на приблизительность, ту самую условность. Ей совершенно не мешали толстые Джульетты и грузные Гремины. Главное, чтобы звучал голос, покоряли тембр и игра.

– Как хорошо, что мы пришли сюда! – прошептала она и сжала руку Кочетова, как только погас свет и зазвучала увертюра.