В партизанах

Когда я, вызванный из Минска телеграммой (Женя был в Глуше), на бобруйском вокзале увидел поджидающую меня заводскую машину и знакомую больничную медсестру, она только заговорила - сразу понял: ехал я не к тяжело заболевшему (так в телеграмме), а к умершему отцу. Сразу почувствовал себя виноватым за посторонние в вагоне мысли. Вбежал в дом и в тесной комнатенке увидел его, по-мальчишески худого, жалко послушного: тело моего отца женщины обмывали в низкой, широкой бадье - балее. Мне не показалось, как бывает (Толстой об этом), что кто-то другой, не он передо мной и не некто, ужасающе подменивший дорогого тебе человека. Именно он, но только какой же беспомощный, жалкий. И в гробу не сделался чужим. (Хотя такие чувства потом, в других случаях, я испытал: враждебной подмены.) Мама заснула на минутку ночью, вдруг проснулась и заплакала, но не как до этого, возле гроба, плакала, а по-детски обиженно: так это правда? все это правда?! Наверное, во сне видела его живого (столько лет будто вдова при живом муже), проснулась, а в соседней комнатушке тихо беседуют старушки у его тела.

- Нам ноги целовать не будут, - сказал после кладбища - над поминальным столом - бобруйский секретарь по фамилии Акулич (помню фамилию).

Он имел в виду поразивших его деревенских и глушанских теток, которые подходили и целовали ноги глушанского врача.

Сколько раз я эти слова вспоминал: не будут!..

* * *

Индусы знают больше других из того, что знать надо обязательно. Они начали задумываться над многим давно, раньше других. «Когда ты вошел в мир, ты горько плакал, а все радостно смеялись. Сделай жизнь такой, чтобы, покидая мир, ты радостно смеялся, а вокруг тебя плакали».

Чтобы радостно смеялся?.. «Хорошую религию придумали индусы!» -дурачился Володя Высоцкий. Он же, как истинный индус, вырывал из собственной груди «с гибельным восторгом» и бросал нам: «Погибаю! Погибаю!» Если есть, бывает, чему можно позавидовать, уже наступив на последнюю черту, так разве что это: радостно смеяться, с гибельным восторгом! А почему бы и нет? Получил в свое распоряжение Вселенную (пусть на миг, на мгновение), да, тебе дано было всего лишь из Вечности перебежать в Вечность, но на пути ты увидел и землю, с тем, что на ней, и небо (над собой, но хорошо, если и в себе), все, все успел (в сравнении с ничем - кому жизнь не выпала). («И если вы прожили один-

единственный день, вы видели уже все», - у Монтеня и об этом найдешь.)

«Мы забиваем только счастливых свиней» - удивительную рекламу мне показывали в Испании. Да не обидимся, перенеся это на самих себя: природа забивает только счастливых (то есть кому выпало счастье родиться).

Хитрая бабушка уговорила рано вставшую и убегавшуюся внучку поспать днем («Одну-одну минуточку»), дитя разоспалось и открыло глаза на уже заходящее, падающее за крыши домов, отгорающее солнце: как землянички, посыпались из глаз слезы.

- А завтра день еще будет? Такой - будет?..

В середине своего века человек обычно растрачивает, разменивает на другие радости и цели даруемое детством ожидание-знание, что каждый следующий день - снова счастье, потому что жизнь сама по себе -счастье. Но к концу жизни все может вернуться, нет, не детское чувство бессмертия, а лишь арифметика, но какая! Даже если нет уже уверенного счета на годы, тогда - на месяцы, дни. Пусть только часы, минуты, секунды, но зато сколько, посчитай! Это сколько любимых, любящих или просто дорогих, или приятных человеческих лиц? Голоса, голоса, звуки, которыми окружающий мир столько лет разговаривал с тобой. Слова человеческой речи, звучащие, и знаки написанные, когда имеешь возможность вернуть (хотя бы для себя) не то что дни, часы, а годы, десятилетия. Как же не быть благодарным: природа одаривает смертью только счастливых.

Как, как там в «Опытах» у Мишеля Монтеня? В XV веке они вот так готовились ко встрече с неизбежным: «Назначение этой книги -доставить своеобразное удовольствие моей родне и друзьям: потеряв меня (а это произойдет в близком будущем), они смогут разыскать в ней кое-какие следы моего характера и моих мыслей и благодаря этому восполнить и оживить то представление, которое у них создалось обо мне».

О смерти больше задумываются, как это ни удивительно, в начале жизни и в конце. Дети и старики. Когда еще не включились в бег жизни и когда бег приостанавливается. «Освободите место другим, как другие освободили его для вас», - приуготавливал и себя, и других к неизбежному многоопытный Монтень. А вот это - моя шестилетняя Наташа: «Я знаю, зачем люди умирают! (Все спрашивала, мучилась этим вопросом.) Это как в кино ходят. Одни посмотрели, и другим надо».

Марксизм еще и потому привел своих последователей в непримиримое противоречие с природой человека, что исключил самонадеянно из философии, а следовательно, и нравственности, проблему смерти. Хотя еще Цицерон знал: философствовать - это не что иное, как приготовлять себя к смерти.