В Питере НЕжить

Музыкальный клуб. Яркие софиты, рояль, я в своём привычном концертном фраке. До того как я поднялся на сцену, меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Но стоило оказаться за инструментом, и волнение полностью ушло, сменившись тотальным спокойствием, предвкушением и благодарностью за то, что мне дан такой шанс – быть пианистом. Мир чёрно-белых клавиш с детства завораживал меня, и тот факт, что теперь я получил возможность действовать в нём по своим правилам, приглашать слушателей разделить моё видение искусства, будоражил и наполнял меня счастьем.

И сначала всё шло хорошо, но затем я вдруг почувствовал неладное. Кто-то смотрел на меня. Буравил меня взглядом – и отнюдь не так, как это делают зрители или даже жюри международных конкурсов. Волосы у меня на затылке встали дыбом, я «выпал» из того потока, который обычно чувствую, играя, и еле добрался до конца своей открывающей сонаты. Зал взорвался аплодисментами, а я, чувствуя, как струйка холодного пота стекает у меня между лопатками, поднял голову.

Прямо передо мной, в дверном проходе с зелёной табличкой «выход», находилось нечто. Похожее на огромного слизняка с заплывшими глазками, оно заполнило собой проём, выпирая вперёд, и почти касалось ног девушки, сидящей на боковом кресле первого ряда.

Отвратительное до дрожи. Огромное. Пугающее.

Я застыл, не в силах отвести от него взгляда. Никто, кроме меня, не обращал внимания на чудовище. Часто-часто заморгав, я постарался убедить себя, что это просто сбой зрения из-за усталости. Но тут чудовище заговорило со мной.

– Играй. – Его гудящий двоящийся голос раздался у меня в мозгу. – Ты так красиво играешь. Такая красивая музыка. Играй ещё.

И оно начало дальше пропихиваться сквозь дверной проём.

Я так долго сидел без движения, что в зале ещё раз захлопали, на сей раз нетерпеливо, подбадривая меня.

– Играй. Не смей останавливаться, не то я сожру тебя, – продолжало угрожающе бормотать чудовище. – Играй для меня.

И вдруг ему возразил другой голос – не менее пугающий.

– Нет, для меня! – визгливо сказал он, и, вздрогнув, я опустил взгляд. Из-за рояля высовывалась бугристая голова ещё какой-то твари с несколькими глазами и огромными зубами. – Чарующая мелодия. Играй. Или тебе откусить ногу?

– Просим вас, Евгений!.. – крикнул кто-то из зрителей.

И, чувствуя тошноту и головокружение, я заиграл следующее произведение. Меня трясло так сильно, что звук получался неровным, куда более экспрессивным, чем обычно, я буквально колотил по клавишам, а в клубе собиралось всё больше тварей: они ползли ко мне по проходам между зрителей, свешивались со второго этажа, где располагался бар, окружали сцену.

Играй, играй, играй.

А потом… Две твари вместе оказались подле моих ног: та самая, что всё это время протискивалась в зал сквозь двери, и мелкая, спрыгнувшая с люстры. Одновременно с тем, как я мощным аккордом завершил композицию, эти чудища столкнулись в попытках подползти ко мне как можно ближе. И тотчас с них будто слетел гипноз: они, забыв обо мне, набросились друг на друга. Да так, что в первую же секунду подломили заднюю ножку рояля.

Со страшным стоном, какофонией содрогнувшихся струн инструмент упал – я еле успел отскочить. А на тех двух чудищ уже с рёвом кинулось ещё одно – откуда-то издали и сверху, снося прожектор, который с грохотом обвалился, проломив доски сцены. От него во все стороны посыпались искры, запахло палёным пластиком. Люди в зале закричали, вскакивая со своих мест, администраторы с побелевшими лицами пытались понять, что происходит. Ещё одно чудище снесло люстру; снова сноп искр; что-то загорелось. Сработали противопожарные спринклеры, зал погрузился в темноту – освещение отключилось, горели только зелёные таблички «выход» и многочисленные электрические свечи на батарейках, украшавшие сцену, столы, балкон…

– Евгений, вы целы?! – ахнула Ольга, организатор вечера, выбегая из гримёрки.

– Не подходите! – заорал я, как ненормальный, потому что увидел страшное: одна из зрительниц в суматохе наступила на тварь, ползшую мимо неё по проходу, и та… проглотила её.

Про-гло-ти-ла.

Целиком. В мгновение ока. Кто-то завизжал.

– Пожар! Всем прочь! – закричал я, что есть сил. – Ольга, ведите их к тому выходу! К тому, я сказал!

Я указывал на те единственные, ближайшие к сцене двери, в которых не было тварей: ведь их недавно закупоривала одна из них. Моим крикам вняли. Люди рвались туда, образуя пробку, и, конечно же, кто-нибудь из них то и дело задевал тварей – те сжирали их так быстро, что стоявшие рядом не успевали ничего понять… Охрана и администраторы не справлялись. Паника затапливала клуб.

«Чёрт, – думал я. – Чёрт, чёрт!»

И тогда, сгорбившись над раненым, но всё ещё способным издавать звуки роялем, я вновь заиграл.

Безумие.