В уютной, большой и светлой келье игуменьи, тихая маленькая монахиня принесла им чай и тут же незаметно выскользнула из кельи.
– Вы из-за чего с супругом девочек сюда отправить решили? – отпив чай из чашки, спросила игуменья.
– Супруг решил… ты же знаешь, что он поначалу даже видеться с ними мне запретил.
– Из-за того, что с королем живешь?
– Надо же… прямо в лоб… Ну и вопросы ты задаешь…
– Коль другим в душу лезешь, будь готова, что и тебе тем же ответят.
– Пообещай, что все, что говорить тебе стану лишь между нами останется.
– А ты поверишь?
– Тебе поверю. Ты коль пообещала, то слово всегда держишь и не лжешь никогда.
– Обещаю: все, что лишь от тебя узнаю лишь между нами и останется.
– Все сложней… муж сам отдал меня королю именно из-за дочерей… еще до нашего венчания, чтобы спасти дочерей, он поклялся королю, что венчание наше будет лишь видимостью, и на деле я буду принадлежать королю… Только я не ни разу не изменила мужу, король пожалел меня… Однако муж не знает об этом.
– Почему же не скажешь ему о том?
– Это было условие короля. Так что, все сложно у нас…
– Ты прости, что сказала тебе, что в дерьме ты живешь. Про то, что ты пассия короля даже сюда слухи доходят.
– А тут извиняться нечего, я действительно в дерьме живу… Аж захлебываюсь и выбраться не могу… так надеялась, что Отче в монастыре позволит остаться, но не позволил… сказал: "Не приму. Тебе другой путь указан". Вот по уши в дерьме по другому пути и бреду…
– Ты в монастырь уйти хотела? – изумленно проговорила игуменья.
– Я двенадцать лет там жила и была очень счастлива… И выйти оттуда меня лишь долг перед родом заставил. Я последняя из рода Тоддов. Только теперь вышло так, что наследника мне не родить… вот я в монастырь и пыталась вернуться.
– Это в каком же ты монастыре жила?
– В Троицком горном монастыре.
– Ты знаешь его отца-настоятеля?
– Он мой духовный отец, – на губах Алины засверкала ласковая улыбка, а глаза радостно заискрились лишь при одном упоминании его имени.
– Господи, благодарю тебя за все, что делаешь для меня грешной, прости за все меня неразумную, – игуменья обернулась к распятью, висевшему за ее спиной, а потом вновь повернулась к Алине. – Неисповедимы пути Господни… Прости меня, девонька, что плохо думала о тебе вначале… а ты оказывается воспитанница моего спасителя… Спас меня когда-то он… а теперь еще и воспитанницу свою прислал, чтоб душу окончательно очистить смогла… А я про тебя – колдунья… Прости Христа ради.
– Давно простила. Кстати, коль колдуньей меня больше не считаешь, может, выслушаешь, что еще скажу?
– Говори, с удовольствием послушаю.
– У твоей сестры Бернардины, хоть и послушна она сейчас во всем тебе, Бога в душе совсем нет. И не Господу служить в монастырь пришла она. Ждет она, когда можно тебя будет без проблем убрать, чтоб самой твое место занять… Коль захочешь избавиться от нее, загляни как-нибудь ночью, около трех часов, без предупреждения в ее келью. Повод найдешь.
– Она ставленница короля.
– Против того, что увидишь, даже король не посмеет возразить. Да и я с ним поговорю… скажу, что и без нее против его воли не пойдешь.
– Да уж куда мне против его воли идти? Перестань он деньги давать и развалится монастырь, да и земли, на которых монастырь – королевские, и именно из-за того, чтоб держать тут можно было неугодных жен да дочерей высокородных… Он с этой целью и создавался… Так что, конечно же, не пойду против воли его. Пусть не сомневается… А ты выходит, действительно вертишь им.
– Не верчу… Хранить от бед стараюсь, да хоть чуть ближе к Богу повернуть… Но последнее плохо выходит… Он лишь на людях делает вид, что все желанья мои исполняет… А на самом деле все не так просто… скорее он использует меня, чем я его…
– Так вот для чего тебя Отче из монастыря развернул… Что ж то видно дело Богу угодное… Не печалься, Алина. Иногда в дерьме по уши можно к Богу ближе быть, чем в самом святом месте… А за Бернардину, благодарю. Учту. Может не сразу, но навещу ее ночью.
– Да, еще… Если именно сегодня освободишь Аглаю, получишь такую преданную тебе монахиню, что и не описать… все делать для тебя будет, жизни не пожалеет.
– Откуда ты знаешь ее?
– Я не знаю ее, я даже не знаю, кто она и как выглядит, я лишь знаю, что поклялась она Богу, что если выпустишь сегодня ее, поверит она, что Бога ты слышишь и любую волю твою примет… Кстати, дочь моя младшая сегодня тоже наверняка истово Богу молиться в подвале будет, и коль выпустишь ее сама оттуда, наверняка сможешь объяснить ей и что Бог слышит все мольбы, и еще как Его и любить и почитать надо…
– Да, Бернардина сообщила мне, что сказала ты дочерям, что не в твоей власти наказания им смягчать и молиться велела Луизе… Я еще удивилась, что потребовала ты того…
– Будет лучше, если она поймет, что наказание смягчили не потому, что я вступилась, а потому, что она сама измениться постаралась и к Богу обратилась.
– Слукавить решила, нашей договоренностью изобразить любовь Бога?