В плену у платформы. Как нам вернуть себе интернет

Платформы – это динамические системы для миллионов пользователей, преходящее пространство для людей действующих и взаимодействующих. Можно заморозить Uber или Tinder, но вряд ли это поможет во всем разобраться. Зайдем мы в приложение через день или в течение пяти минут – главная страница уже будет выглядеть иначе, предлагая новые товары и цены, шантажируя пользователей искусственными срочностью и дефицитом. Мы нервничаем и торопимся, равно как и платформы, призванные эксплуатировать эти состояния. Об эффекте «ремедиации» речи уже не идет – мы имеем дело не с оцифрованными версиями тяжелых, статичных медиаобъектов, таких как фотографии, картины, роли в кино, бумажные книги и газеты, а с крошечными, хрупкими следами данных, которые появляются, оставляют след (лайки, транзакции, просмотры), а затем снова исчезают. Мгновенные изменения на платформе разрушают фиксированный статус файла и саму идею статичного сайта со «страницами».

Что происходит с понятием лиминальности, когда люди оказываются на полпути обряда оцифровки? Лишившись возможности меняться, они застывают, стесненные ограниченными техническими возможностями и поляризованными разговорами, в регрессивной эпохе, которая не приемлет метаморфоз [21]. Закрытие Yahoo! Groups в 2020 году стало еще одним свидетельством того, что доминирующие платформы стремительно сворачивают сервисы для сообществ в угоду персонализированным лентам. И если не брать в расчет полный уход в офлайн, еще одним методом эффективной борьбы остается расширение возможностей с помощью автономных инструментов.

От неофеодализма к самоорганизации

То, что европейцы называют регрессом, а американцы – неофеодализмом, описывает возвращение к более ранним стадиям психокапиталистического развития. В своей рецензии на книгу Маккензи Уорк Капитал мертв (Capital is Dead) Джоди Дин сравнивает цифровые платформы с ролью водяных мельниц в аграрных обществах. «Платформы приносят двойную добычу. Если в случае водяной мельницы у крестьян не было другого выбора, кроме как пользоваться ей, то платформы не просто убеждают нас в их необходимости (банки, кредитные карты, телефоны, маршруты), но и – на основе использования – генерируют данные для своих владельцев. Так, пользователи платят за услугу, а платформа собирает данные, полученные в результате ее предоставления. Облачная платформа собирает как ренту, так и информацию – прибыль в квадрате» [22]. Джоди Дин описывает неофеодальную тенденцию как «становление крестьянином, то есть человеком, который владеет средствами производства, но чей труд увеличивает капитал владельца платформы». Здесь платформы рассматриваются как метаиндустриальные инфраструктурные сети, паразитические по своей природе, движимые высшими формами эксплуатации и добычи.

И работники платформ, и пользователи – это регрессивные представители доиндустриальной эпохи XVIII века, почти пролетарии, «антрепрекариат» (как назвал их Сильвио Лоруссо), застрявшие в стрессовой, депрессивной псевдоработе, которая не приносит ни результата, ни удовлетворения. Ментальность платформы, распространившаяся в последнее десятилетие, на самом деле является метарыночной (термин, использовавшийся в полемике с экономистом Людвигом фон Мизесом). Эффект «просачивания» благ сверху вниз почему-то не работает, что не может не удивлять неоконсерваторов-либертарианцев, которые всё еще верят в «рынок» и не понимают, почему некоторые богатые миллениалы «замышляют конец цивилизации» [23]. Монополия налицо. По словам анонимного сотрудника Amazon, компания является оппортунистической корпорацией: «Мы инвестируем в те бизнесы, где, по нашему мнению, у нас есть конкурентное преимущество. В целом Amazon считает себя технологической компанией. Поэтому на первое место, независимо от того, какой товар мы продаем, мы ставим технологию. Имея столько специалистов и столько капитала, мы можем использовать наши технологические преимущества для доминирования на любом рынке, на который решим выйти» [24].