В подполье Бухенвальда

Нелегка работа штубендинста. Со всеми своими нуждами арестанты прежде всего обращаются к нему, как к самому близкому человеку. Что может сделать один штубендинст, если он такой же, как и все, бесправный «хефтлинг»? Вот тогда приходят на помощь товарищи, подпольная организация.

Глубокой ночью приглушенные разговоры в спальне сменяются храпом, стонами и бессвязным бормотанием измученных людей, сраженных сном. В эти часы очень хочется броситься на свою бумажную подушку и спать, спать, пока не уйдет из тела усталость, пока не успокоятся нервы, гудящие от напряжения, как телеграфные столбы в морозную ночь. Но спать нельзя. Обязанность штубендинста — это еще не все. Не для того поставили меня товарищи на эту должность. Долго еще после отбоя под охраной надежного ночного сторожа в дальнем углу затемненной столовой идут занятия, споры, обсуждения. Только мутный рассвет бывает иногда свидетелем этих сборищ.

Но бывают другие ночи. Лежишь и, глядя в черноту потолка, перебираешь в памяти эпизод за эпизодом все события, которые привели вот сюда, в барак политических заключенных фашистского концлагеря Бухенвальд.

Вот всплывает в памяти черный силуэт взорванного и осевшего моста на фоне вечернего неба, еще не угаснувшего после заката. Прямо передо мной тревожно лепечет что-то узкая речушка, как будто хочет предупредить, что совсем близко, на том берегу, за штабелями дров, затаился враг. Рядом последний наш пулемет, который я должен снять и догонять свой батальон, отходящий на вторую линию обороны. Утонул в темноте леса мой ординарец с хозяином этого пулемета — молодым бойцом с оторванной кистью левой руки. В сгустившейся темноте остался я один на один с врагом, и только эта ласковая речушка разделяет нас да где-то правее, за железнодорожным полотном, насторожился артпульбат, обязанный прикрывать отход нашего батальона. Но почему по взорванным фермам моста сплошной цепочкой бегут черные фигуры, отчетливо видные на светлом фоне заката? Почему молчит артпульбат? Ведь это же враг просачивается на нашу сторону, чтобы неожиданно ударить во фланг нашему отходящему батальону! Но где же сосед? Почему молчит? Неужели еще не подошел? И я очень ярко представил себе, что произойдет, если враг неожиданно ударит по измотанным многодневными боями людям, стремящимся к краткому отдыху. Нет, долго думать нельзя. Я ложусь за пулемет. Только что начатая лента в приемнике и цельная коробка рядом — это уже что-то значит. Три короткие, пристрелочные очереди — и вот черные фигурки с верхних ферм моста посыпались в воду. Сосед молчит, зато с противоположного берега речки заговорили вражеские минометы. Все ближе, ближе расцветают кусты минных разрывов, нащупывая мой пулемет, и я скатываюсь в стрелковый окоп позади стоящего на ровном месте моего «максима». Но вот где-то очень далеко отгрохотало последнее эхо разрывов, и опять тишина. В воздухе кисловатый запах взрывчатки и сосновой хвои. Вылезаю из окопа и вижу совсем близко, на том берегу, темные фигуры немцев, вышедших из-за штабелей дров. Вышли, потому что решили, что последний пулемет подавлен. А по фермам моста опять бегут черные, словно тушью нарисованные человечки. Так нате же, гады! Длинная очередь вдоль штабелей дров прижимает зловещие тени к земле, а с высоких ферм моста опять кувыркаются в воду черные фигурки, и опять рядом расцветают кусты минных разрывов. Но вот я слышу, как в шум этого неравного боя врывается справа мощный рев крупнокалиберных пулеметов артпульбата, а где-то сзади, очень близко, голос моего ординарца:

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант!

«Меня ищут… А сосед все же подошел», — это последнее, что осталось в сознании.

Возвращение сознания было страшным. Полузадохнувшийся, откопанный из обрушившегося окопа, контуженный, оглохший, беспомощный, я остался жив только благодаря великому чувству товарищества наших советских людей. Сами раздавленные позором плена, обессиленные упорными боями и ранами, эти люди не позволили мне умереть. Через издевательства, побои, унижения потянулись трудные дороги плена.

Вспоминается первый побег из лагеря в городе Луга, через мощные леса, через Мшинские болота. Потом партизанский отряд Николая Селиванова, разгром мелких гарнизонов врага, обозов, засады на больших дорогах, освобождение отдельных групп военнопленных, суды над предателями — старостами и полицаями, бесконечные стычки, внезапные марши-броски, чтобы избежать облав и прочесываний и, наконец, разгром нашего отряда в одной из лесных деревушек.