В подполье Бухенвальда

— Как назад? — удивляются те. — Не слышите, что ли, что по радио кричат — всем евреям цум тор[40]?

— Назад, говорят! Это не «цум тор», а цум на тот свет. Что, ферштейн нихт? Ну, а раз нихт ферштейн[41], то топай на блок да смотри не вылезай, что бы ни кричало радио…

Хорошая весенняя ночь на 4-е апреля пролетает незаметно. Наши люди шныряют по блокам и где уговаривают, а где просто приказывают евреям не подчиняться распоряжениям комендатуры. Многим, против их воли, срывают с одежды шестиконечные звезды и нашивают красные треугольники с буквой «R».

Утро только подтвердило наши опасения. Только что вынырнуло умытое солнце из-за кудрявых вершин буков, как опять ревут с брамы рупоры:

— Аллес цум тор! Всем к воротам на аппель-плац. Генеральная поверка!

Мы-то понимаем, что это делается специально, чтобы отобрать евреев и вывести их из лагеря для уничтожения. На площадь выходит только часть людей. Многие из нас в это время прятали еврейских товарищей под полами бараков, на чердаках, в канализационных трубах, зашивали в матрацы.

Вместо обычных, четко построенных прямоугольников, застывших по команде «смирно», на громадной площади аппель-плаца толкутся беспорядочные толпы людей. На месте построения еврейских блоков жиденькие кучки испуганных евреев, не решившихся принять помощь товарищей. В основном это новички, недавно прибывшие из Освенцима, еще не поверившие в силу интернациональной дружбы бухенвальдцев и не посмевшие ослушаться грозных приказов с брамы. Толпу сейчас же оцепляют и гонят к браме. Среди заключенных шныряют эсэсовцы и, присматриваясь к винкелям, выдергивают из общей массы людей с шестиконечными звездами на груди. Немногим более трех тысяч человек уходит через браму безропотно, по привычке подчиняться фашистам. Уходят в свою последнюю дорогу. Всего в трех километрах от лагеря, в густом лесу, недалеко от башни, построенной в память Бисмарка, на краю заброшенной каменоломни, их уже ожидают замаскированные пулеметы…

Непрерывно заседает интернациональный центр, потому что в эти напряженные дни ежечасно, ежеминутно приходится принимать решения, от которых зависит жизнь сотен, тысяч людей. В ответ на провокационное уничтожение части еврейских товарищей русская секция опять требует немедленного вооруженного восстания и опять принимается решение, что еще рано, потому что соотношение сил не в нашу пользу.

Напуганный организованным характером противодействия, оказанного заключенными при «эвакуации» евреев, комендант лагеря Пистер решает одним ударом обезглавить лагерь, лишив его руководства. Через провокатора, заброшенного к нам из концлагеря Заксенхаузен, Пистер сумел заполучить список 46 немецких коммунистов, занимающих в самоуправлении лагеря видные посты. Их он считает организаторами, зачинщиками сопротивления. Отчасти он прав, потому что некоторые из них действительно играют большую роль в подпольной организации. И вот опять на весь лагерь ревут репродукторы, перечисляя номера сорока шести товарищей. Комендант приглашает их к воротам для «переговоров». Мы догадываемся, что значит это «приглашение», и решаем товарищей не выдавать. Напрасно надрываются рупоры, в который уже раз перечисляя номера обреченных. К воротам никто не является. Подпольный центр обращается с призывом к узникам:

«Командование лагеря, стоящее на пороге собственной могилы, хочет убить наших лучших товарищей. Мы не потерпим ни ликвидации отдельных заключенных, ни массовых убийств. Вырвем из рук палачей их жертвы! Кто поможет эсэсовцам разыскать 46 товарищей — наш враг! В случае применения силы отвечайте открытым сопротивлением. Все за одного — один за всех!»

Напрасно надрывают свои металлические глотки радиорупоры. К воротам никто не является. Тогда сам комендант Пистер истошным голосом орет в микрофон:

— Всем блоковым, лагершутцам и пожарникам — немедленно к воротам! Никому ничего плохого не будет. Есть разговор.

Мы знаем, какой ожидается разговор, очень «короткий разговор», и по единодушному решению к браме никто не выходит. Лагерь полностью вышел из подчинения. Это уже открытый бунт. Вызов брошен.

В последующие два дня только первый староста лагеря, немецкий заключенный Ганс Эйден, как парламентер во враждебном стане, осуществляет связь между лагерем и командованием СС.

Смирившись с первым поражением, комендант больше не претендует на жизнь 46 человек и уже просит об отправке шести тысяч заключенных якобы в рабочие команды.