Моя проблема заключалась в том, что я слишком честен. Я обхватил ее лицо ладонями. Мы были в столовой, в обеденное время, на нас смотрели люди. Но мне было все равно.
– Калеб, мы же в столо…
– Мне плевать, что думают другие. Это неважно. Мне никто не был важен. До тебя.
Она тяжело дышала, как будто только что пробежала марафон.
– Ты мне веришь? – спросил я.
Она сомневалась, но, в конце концов, кивнула.
– Тогда ладно. Давай уедем отсюда. Еще есть время до начала твоей смены.
Я обнял Алую за талию и поднялся, потянув ее следом. Я схватил ее рюкзак, перекинул через плечо и взял ее за руку.
– Блинчики, – сказал я, но она не ответила.
– Блинчики, – повторил я и стал ждать, пока она согласится.
Она подняла на меня выразительные, прелестные глаза.
– Блинчики, – ответила она.
Вероника
Калеб снова отвез нас на пляж. Похоже, он ездит туда, когда его накрывают сильные эмоции. Я была не против. Мне нравился пляж, особенно когда рядом был он.
Он снова держал меня по дороге за руку. Мне было хорошо, но в то же время тревожно, потому что я понимала, что это входит у него в привычку, а пресечь не могла – впрочем, надо ли?
На ясном, голубом небе светило солнце, но на пляже загорало всего несколько человек. В воздухе витал запах воды, меня окутывала влажность. Калеб держал меня за руку, зеленые глаза неотрывно смотрели на меня, я словно попала в другую вселенную.
Туда, где не было проблем. Куда-то, где жили надежда и счастье.
Он расстелил на песке одеяло и потянул меня за собой. Он устроился на боку, повернувшись ко мне, а я легла на спину. Он обнял меня за талию и притянул ближе. Пляж, казалось, меня расслаблял, потому что я даже не стала сопротивляться. А может, Калеб нравился мне все больше и больше.
– Что такое, Алая?
Я вдруг поняла, что уже долго смотрю в небо, погрузившись в свои мысли.
– Расскажешь, о чем ты думаешь? – Его пальцы снова переплелись с моими. Калебу нравилось переплетать пальцы. Мне тоже. Иногда, если я долго его не видела, руку покалывало, будто она по нему скучала.
Как по мне, скучать – последнее дело. Не люблю тосковать.
Тоска – путь к разбитому сердцу. Я всякий раз себя останавливала, когда понимала, что отвечаю Калебу взаимностью. Но его присутствие и постоянная
Я всегда его отталкивала, но он возвращался. Я видела: ему интересно, чего я так боюсь, почему от него отдаляюсь.
Я замечала, как он на меня смотрит, безмолвно моля ему открыться. Когда я повернула к нему голову, что-то в его глазах заставило мое сердце екнуть.
– Калеб…
Он ничего не ответил. В этом не было необходимости. Я видела в его взгляде понимание, терпение. И я знала, что даже если ничего сейчас не скажу, Калеб не будет давить. И почему-то именно поэтому не захотелось больше молчать.
– Мне об этом трудно говорить, – начала я. – Мне нужно…
Я села, решив отодвинуться, чтобы между нами появилось пространство. Я собиралась отдать ему часть себя, раскрыть по доброй воле собственную слабость, а для этого нужна была дистанция. Некоторая защита. Я обхватила себя руками. Калеб молча сел возле меня, ожидая, что я скажу.
– Папа был единственным мужчиной, которого я любила, и единственным, кто разбил мне сердце. Я помню времена, когда он был внимательным и любящим, но потом резко изменился. В мгновение ока он стал другим человеком.
Из-за него я сама себе стала казаться… никчемной. Он мне постоянно говорил, что я недостойна любви, что это из-за меня развалились его отношения с мамой. Я чувствовала… свою вину. Он обвинял меня во всех бедах, которые с ним случились. Снова и снова. Я… я до сих пор иногда слышу его голос. Обычно у меня получается от него отвлечься, но иногда… иногда мне кажется, что он прав. – Я помотала головой, отгоняя воспоминания, осаждавшие мое сознание.
– Нет, Алая. Он сильно ошибался.
Я снова покачала головой.
– Ничего страшного. Я не хочу его больше обсуждать.
– Он тебя… обижал?
Я опустила глаза, боясь ответить.
– Алая?
Я посмотрела вверх, но ничего не сказала. Калеб кивнул, поняв, почему я не готова говорить об этом, почему я себя так веду – осторожно, упрямо, подозрительно.
Мне хотелось, чтобы он знал обо мне больше, но я боялась раскрывать ему уродливую историю собственной жизни, опасаясь, что она его отпугнет. И все же что-то в Калебе говорило, что он останется рядом. Поэтому я начала рассказ о маме с папой.
– Я как-то готовила после школы сэндвичи. Помню, я радовалась, потому что мама пообещала, что мы сходим в кино. Мы обе любили туда ходить. Это нас объединяло – фильмы. Я хотела пойти на комедию, а она – на мелодраму.
Я попыталась отвернуться, но Калеб меня остановил, молча прося не отводить взгляд. Я уступила.