– Жена этим очень недовольна, – усмехнулся он.
– А почему вы не берете деньги? – удивился я.
Он пожал плечами.
– Мне кажется, они не мои. Я просто работал в университете и делал свое дело. А зарплату мне начисляли из средств налогоплательщиков, поэтому я считаю, что вся прибыль принадлежит университету.
Все доходы от игры Кавасима отдает на исследования в Университете Тохоку, где возглавляет группу из 40 молодых нейрофизиологов. Двое из них, Сусуму и Акира, предложили показать мне лабораторию. В белоснежной комнате в здании напротив кабинета Кавасимы испытывают
– Ищу признаки пластичности, – рассказал он мне. – Изменения в структуре мозга и нервных связях.
И вот что поразительно: каждый раз, когда Акира тренирует мышей в обогащенной обстановке, их мозг становится больше. А главное – это происходит и с престарелыми мышами, и с генномодифицированными альцгеймеровскими мышами!
Акира считает, что это имеет отношение еще к одной важной для нашей темы теории – теории когнитивного резерва. Ее выдвинул американский геронтолог Джеймс Мортимер. Суть в том, что мозг каждого из нас имеет некоторый запас прочности на случай упадка когнитивных способностей, независимо от масштабов повреждения структуры. Мортимер полагал, что когнитивный запас прямо связан с тем, сколько ментальной стимуляции человек получал в течение жизни: чем больше стимуляции, тем значительнее резерв. Он был уверен, что именно поэтому у некоторых людей нет деменции, хотя в мозге есть бляшки.
В 1990 году Мортимер объединил усилия с эпидемиологом Дэвидом Сноудоном для изучения когнитивного резерва у группы высокообразованных столетних монахинь, живших при Женской школе монастыря Нотр-Дам в Манкато в штате Миннесота. Сноудон считал, что монахини станут идеальными испытуемыми. Они жили в совершенно одинаковых кельях, у них был идеально упорядоченный рацион и режим физической нагрузки, что помогало исключить конфликтующие переменные и позволило подробно изучить роль образования. Кроме того, сестры прилежно вели всю документацию, поэтому ученые получили в свое распоряжение все медицинские и исторические данные вплоть до конца XIX века. В числе прочих документов было собрание автобиографических сочинений, которые монахини писали при поступлении в монастырь, когда им было едва за 20. Сноудон изучил «плотность идей» этих сочинений, то есть грамматическое и лексическое богатство языка, и обнаружил четкие параллели с болезнью Альцгеймера.
Например, если монахиня писала о своих братьях и сестрах примерно так: «В семье было десять детей, шесть мальчиков и четыре девочки. Два мальчика уже умерли», то вероятность болезни Альцгеймера у нее была больше, чем у монахини, чье сочинение начиналось иначе: «Когда я появилась на свет, в семье уже было двое детей, мои брат и сестра, а с течением лет нас стало восемь… Когда я училась в четвертом классе, нашу семью посетила смерть и унесла с собой моего любимого младшего брата Карла, которому было всего полтора года. Я очень горевала».
Оказалось, что болезнь Альцгеймера в старости началась у 90 % монахинь, в чьих юношеских сочинениях плотность идей была низкой, причем Сноудон смог предсказать, кто заболел, а кто нет, с точностью до 80 % исключительно на материалах сочинений, написанных лет 60 назад.
Поразительные результаты «Исследования монахинь» вызвали всплеск интереса в прессе. Одна из монахинь даже появилась на обложке журнала
Теперь мы знаем, что мозг способен расти и меняться на протяжении всей жизни, но нет никаких сомнений, что в основном этот рост происходит в ранние годы… Родители спрашивают меня, надо ли ставить младенцам Моцарта, покупать дорогие развивающие игрушки, запрещать телевизор или рано знакомить с компьютером. Я даю им один простой совет: […] Читайте детям вслух6
.Если когнитивный резерв действительно существует, его можно и нужно развивать. Зато мы обеспечим мозг защитой на всю жизнь.