Читаем В погоне за праздником полностью

МЕМОРИАЛЬНОЕ ШОССЕ РОДЖЕРА МИЛЛЕРА

– Неужто это тот парень, который пел “Короля дорог”? – спрашиваю я.

Джон мурлычет: “Трееейлеры на продааажу…” – отбивая пальцами ритм на руле.

Мое имя, черт побери, он не всегда может вспомнить, а дурацкую песенку сорокалетней давности – пожалуйста. А вот и вывеска Музея Роджера Миллера, и точно, огромный баннер “Король дорог”. Наверное, он родом из этих мест. Господи боже. Впрочем, спасибо, хотя бы не очередной Уилл Роджерс.

Я опускаю козырек, разглядываю отражение в зеркале. Длинные пряди волос – грязных, со стыдом признаю – растрепались во все стороны. Казалось бы, если я все время требую от Джона соблюдать гигиену, уж за собой-то могла бы последить. Стаскиваю резинку, пытаюсь заново собрать прядки в хвост. Вытягиваю шею, отыскивая призрак той женщины, какой некогда была, но ее уже нигде не отыскать. Снимаю очки, надеясь, что нечеткий образ окажется привлекательнее, но единственный результат – круги под глазами, которые, похоже, за последние дни стали темнее и глубже. Как двойной подбородок сочетается с изможденным лицом, хотела бы я знать?

– “Крушение «Геспера»”[9], – ворчу я.

Джон оборачивается и объявляет:

– По-моему, ты отлично выглядишь.

Я смотрю на мужа. Давненько он мне не говорил ничего в таком роде. Как я нуждалась в его комплиментах, как верила им, благодаря им могла без страха и отвращения смотреть в зеркало.

– Дурачок, – отвечаю я, возвращаясь к нашей давней-давней игре.

– Конечно, дурачок, но все же – ты красива.

Черт бы побрал этого мужчину! Черт бы его побрал за то, что он все еще любит меня. Даже теперь.

Мы приближаемся к Тексоле. С дороги замечаем старые машины, припаркованные вдоль границ участков, ржавые остовы и выцветшие на солнце объявления о продаже, они словно ждут коллекционера классических авто, чтобы тот явился и спас их от свалки.

Трава коричневая, выгорела. Дома рушатся. Никого не видать.

7

Техас

Предвечернее солнце бьет прямо в глаза. Может, виной тому воображение, но мне кажется, что здесь жарче. Хотя и осень, но все же это Техас. Мы надеваем большие очки от солнца, поднимаем все окна и впервые включаем кондиционер. Увы, довольно быстро выясняется, что кондиционер работает скверно. Джон его, наверное, уже несколько лет не перезаряжал. Я включаю его на полную мощность, но воздух идет влажный, вонький, и прохладным его не назовешь.

И тут я вспоминаю кое-что еще, о чем и раньше знала: проблема с выхлопом, из-за которой беспокоился Кевин, так и не решена. Соответственно, закрывать наглухо окна – фиговая идея. Из вентиляционного отверстия сочится не просто теплый воздух, а с примесью углекислого газа. Через несколько минут мы оба зеваем, как одуревшие. Я поспешно выключаю кондиционер, опускаю стекла, и мне сразу становится лучше. Джон тоже встряхивается.

И все-таки, боюсь, за сегодняшний день я его перенапрягла. Он негромко болтает сам с собой, словно вовсе забыл о моем существовании. Хорошо бы найти, где остановиться, в Шемроке, ближайшем крупном городе у нас на пути. Я листаю путеводитель и с облегчением обнаруживаю кемпинг прямо на Западной автостраде 40, параллельной 66-му.

Проехав мимо причудливой заправки в стиле ар-деко 1930-х под названием “За-Скочи”, мы добираемся до кемпинга. Я прошу Джона припарковаться возле офиса. Он выключает двигатель.

– Мы дома?

Он устал и дезориентирован.

– Нет, Джон. Я пойду зарегистрируюсь. Ты можешь не выходить.

Я беру трость и сумку, медленно выгружаюсь из трейлера. Чувствую себя неустойчиво, стараюсь быть поосторожнее. На полпути кое-что вспоминаю и возвращаюсь к трейлеру.

– Джон, дай мне, пожалуйста, ключи, – как можно ласковее прошу я.

Джон, не споря, отдает их мне.

Опираясь на палку, втаскиваю себя в офис мотеля. Старик за стойкой молча стоит и смотрит на меня, пока я хромаю к нему. Он еще и хмурится, и фыркает, словно думает: “Эту уже пора сдать в утиль”.

Терпеть не могу, когда на меня глазеют, скажу я вам, особенно когда это делают мои сверстники, да еще с таким видом, словно весь мир для них – экран телевизора. Это выводит меня из себя, тем более что мы потратили свои лучшие годы, втолковывая детям, как невежливо глазеть на людей. А этот вообще не пойми что о себе воображает. Сам-то уж совсем не подарок, можете мне поверить, – засаленная рыбацкая шляпа, на лбу бородавка таких размеров, хоть кепку вешай, а лицо сморщено, словно он последние лет десять, если не все двенадцать нюхал лимбургский сыр.

Старательно таращусь на него в ответ.

– Привет, – моргнув, произносит он наконец. Значит, моя взяла.

– Добрый день, – отвечаю я, выдержав паузу. – Нам нужно место для трейлера на одну ночь.

– Порядок, – урчит он на техасский манер. – У нас нынче мест хватает. Какое желаете?

Насколько я могу судить, все участки примерно одинаковые, там-сям деревца, но по большей части все плоское и сухое.

– Хорошо бы поближе к душевой, – отвечаю я, протягивая двадцать баксов.

Старикан заполняет квитанцию, отрывает часть и выдает мне вместе со сдачей. И снова зенки на меня пялит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее