В погоне за праздником

При въезде в город Тукумкари меня пробил пот. Словно вновь началась менопауза, а мне, поверьте, и первого раза хватило. К счастью, нужная нам заправка оказалась хоть и внутри города, но прямо на шоссе 66, недалеко от симпатичной гостиницы под названием “Голубая ласточка”.

Мы подъезжаем, и к окошку трейлера подходит тот же молодой мексиканец. Несмотря на усиливающийся дискомфорт, я улыбаюсь ему, но он здоровается и отчего-то стоит столбом. Я жду, чтобы Джон заговорил, ведь визитка все еще у него в руках, но Джон тоже молчит.

– Мы последовали вашему совету, – сообщаю я, перегнувшись через Джона. – Во сколько обойдется починка шины?

Молодой человек на миг теряется, потом соображает:

– Вы пробили шину около Гленрио?

Я киваю:

– Да, и вы…

– Это был мой брат, – перебивает юноша. – Он поменял вам шину.

– О! Извините! – Я смущена. Гляжу на его предплечье – татуировки нет. А стрижка один в один.

– Четырнадцать долларов. Полчаса займет.

Не дожидаясь моего согласия, он достает поврежденную шину и тащит ее в мастерскую.

Джон паркует трейлер в тени. Я вручаю ему упаковку крекеров и тихонько вытаскиваю ключи из зажигания: мне пора передохнуть, и не хочется проснуться в Тимбукту. Принимаю голубую таблетку. Последнее, что я вижу, засыпая, – Джон устроился с крекерами и книгой Луиса Ламура в бумажном переплете, по меньшей мере в десятый раз ее перечитывает. Наверное, всякий раз она кажется ему новой. Полагаю, таким образом мы сэкономили немало денег на книгах.

8 Нью-Мексико

Мы едем на запад, время сдвигается, но даже с этим прибавочным часом несколько миль до кемпинга KOA[11] под Тукумкари тянутся, кажется, вечность. Мне получше, уже не трясет, но Джон не произнес ни одного разумного слова с тех пор, как мы тут остановились. Зевает и болтает сам с собой, краткий просвет ясности оборвали те дорожные негодяи.

Мы устраиваемся, Джон садится за стол внутри трейлера. Я ставлю перед ним банку пепси, миску чипсов, и вскоре он уже дремлет.

Наконец-то я предоставлена сама себе. Смешиваю в зеленой эмалированной кружке коктейль из “Канадиан клаб” с имбирным элем и вылезаю наружу, к переносному столу. Прихватываю с собой трость и умышленно сажусь спиной к столу, чтобы, если что, быстро подняться. Делаю первый глоток – хорошо-то как. Вдали слышатся детские вопли, поначалу они меня встревожили, но когда к первому ребенку присоединяется второй, я понимаю, что они всего лишь играют. И другие звуки: гнусавое завывание маленького самолета, пролетающего над кемпингом, а в отдалении, на автостраде-40, – бум-бум автомобиля, наехавшего на стык асфальта.

Имбирный эль, даже в сочетании с виски, настолько пряный и сильно газированный, что я слегка закашливаюсь. В молодости я пила “Бостон кулерс” прямо на фабрике Вернорс в конце авеню Вудвард, поблизости от реки. Шарик ванильного мороженого плавал на поверхности мерцающей имбирной газировки, и при первом глотке неизбежно чихнешь.

Хорошо, что мы прихватили с собой упаковку “Вернорс” из Детройта. В других штатах его так просто не раздобудешь. Местный напиток, понимаете. Возможно, это самовнушение, но я сразу чувствую действие К.К. – тепло разливается по телу, в груди чуть покалывает, и тут я спохватываюсь, что сегодня приняла две дозы лекарства от дискомфорта. Наверное, я превращаюсь – как это предпочитает называть Опра? – в человека, зависимого от некоторых веществ.

И еще глоток коктейля.

Кемпинг не то чтоб совсем заброшен, но людей немного. Приближается молодая пара с коляской. Я машу им рукой, но они меня будто не замечают. Оба на вид лет восемнадцати, если не моложе. Как это они пустились в дальний путь с младенцем, не понимаю.

– Привет! – кричу я им. – Сколько вашему малышу?

Сначала мне кажется, что они так и пройдут мимо, но девочка оглядывается на меня, потом на своего мальчика. Он втягивает голову в плечи, как черепаха. Девочка наконец оборачивается и кричит в ответ:

– Ей семь месяцев, мэм.

– Чудесная малышка, – говорю я, хотя откуда мне знать на самом-то деле.

Почему-то застенчивость этих детишек придает мне храбрости. К тому же хочется посмотреть на их малышку. После такого дня мне просто нужно увидеть младенца.

И я прошу:

– Подойдите ко мне. Дайте мне разглядеть ее хорошенько. Идите же, я не кусаюсь.

Оба шаркают ко мне, опустив головы. Не доводилось мне встречать таких тощих и молодых родителей, у самих еще молоко на губах не обсохло.

– Так-то лучше, – замечаю я, когда они оказываются передо мной. Теперь я вижу, что это совсем дети, шестнадцати, самое большее – семнадцати лет. Она – худая, бледная, волосы темные, тусклые, светло-карие глаза, девочка-веточка. Бежевый топ обрезан, талия тонюсенькая. Даже родив ребенка, она осталась неуклюжей, не приспособилась еще к женскому телу. У парнишки лицо вытянутое, напряженное, тонким темным волосам над высоким лбом едва ли суждена долгая жизнь. На футболке надпись: “Спортивный магазин ветеранов флота”, но больше ничего спортивного в его облике нет.