В погоне за Тайной

Бэй повторял это как в бреду, пока не появился врач, пока ему не вкололи обезболивающее, не наложили на руку шину… С помощью хозяина оравшей машины Кайт засунул Кобейна в свою Ауди.

— Все хорошо, Бэй, мы скоро будем в больнице, туда уже позвонили, ждать не придется.

— Кайт, ты что, идиот? Ты не слышишь меня? Он сломал мне руку!

— Да слышу, ты как пришел в себя, ничего другого не говоришь. Ну сломал он тебе руку. Сейчас полечат, до свадьбы заживет. Она все равно не скоро случится. Ты вон как жизнь себе усложняешь. Кто это был? Тебя узнал кто-то из обиженных детективом Ван Дорном?

Бэй упрямо покачал головой.

— Это связано с ней.

— С той девчонкой, с которой ты был в лесу?! Кто бы мне сказал, Бэй, что ты способен на такое! Она исчезла совсем в другой стороне. Когда я тебя нашел, рядом никого не было, только мужик весь в черной коже уходил между машин, высокий вроде, но не особенно крепкий, сказал бы даже, худой.

— Он сломал мне руку.

— Да слышал уже. Хватит ныть. Ты на себя не похож.

— Ты идиот, Тванский идиот. Я даже не успел ни одного блока поставить!

Теперь в машине ненадолго установилась тишина.

— Ну… ты же не один такой крутой и быстрый, — осторожно проговорил Кайт. — Чемпионы мира вон тоже регулярно меняются. Нашелся и на тебя более умелый.

— Тванская задница, — прорычал Бэй, привалившись головой к холодному стеклу. Начинали действовать обезболивающие, наверняка с седативными, потому что от ленты дороги у него кружилась голова, закрывались глаза.

Прежде чем отдаться на волю слабости, Бэй позвонил Анджи. Он чувствовал, что обычным переломом не отделается, и не хотел рисковать.

Как всегда, Кардинал ответил на звонок почти сразу, словно ждал его.

Рука оказалась сломана со смещением кости, требовалась операция. Пока делались снимки, готовилась операционная, прошло часа три. Когда Кобейн оказался на столе, в руках и профессионализме хирурга сомневаться не стоило.

Ясность ума вернулась лишь к концу следующего дня — Бэй тяжело отходил от наркоза. И пользуясь тишиной отдельной палаты — небывалая роскошь в голландских клиниках — он начал восстанавливать события предыдущего дня.

Боль, операция, строгость больничных стен и белизна потолков, литры лекарств оказали прочищающее мозги действие. От вчерашней бури чувств и мыслей остались холодная ярость и желание разобраться с тем, что случилось на парковке.

Незнакомку с ароматом олеандров и то, что случилось между ними, Бэй старательно заблокировал, потому что, несмотря на злость, почти ненависть к самому себе, несмотря на боль в руке и обезболивающие в крови — стоило представить перед собой влажное от дождя женское лицо и хрупкую тонкую линию шеи и плеч, как вниз от солнечного сплетения начинала течь жаркая волна.

Нет, у Кобейна была задача собрать по крупицам, слепить как мозаику короткие мгновения с того момента, как его плеча коснулась чужая рука, и до того, как он оказался лицом в грязи, выворачиваясь наизнанку от боли. Нужно было понять, кто отомстил ему вчерашним вечером и за что. Потому что перелом со смещением был не чем иным, как местью, целью незнакомца было причинить боль и заставить запомнить того, кто это сделал.

Способность фиксировать и удерживать в памяти огромное количество информации была многолетней привычкой. А еще результатом долгих тренировок и врожденной особенностью памяти. Кобейн регистрировал все, что видел, на всякий случай, чтобы прокрутить при необходимости воспоминания в поисках мелких деталей, которые могут оказаться важными. Словно он владел временем, разворачивая его назад в своей памяти, как ленту фильма. Для его работы это был незаменимый талант, который часто обеспечивал детективу успех.

Через полчаса своеобразной медитации картинка сложилась в четкую фотографию.

На ней был молодой мужчина. Ровесник или немного старше Бэя. У него были правильные, немного хищные черты лица. Хищность усиливал прямой длинный нос и изогнутые в презрительной ухмылке ровные губы. Мужчина был, несомненно, красив. Из разряда типажей, которые нравятся женщинам тем, что таят в себе опасность и тайну. Такими стараются изобразить в фильмах вампиров или королей темного мира, что взирают на мир холодным взглядом светло-голубых глаз.

Тот, кто сломал ему руку, был в ярости, с трудом сдерживался и не скрывал желание убить.

Похоже, Бэю повезло? Потому что если бы нападавший захотел сломать ему шею, он бы это сделал, и Кобейн не смог бы его остановить. Необычными были волосы незнакомца — белые, прямо спускавшиеся до плеч, с темной прядью почти посередине, отброшенной направо. Они казались слишком светлыми, их холодный оттенок плохо сочетался со смуглым лицом. Цвет кожи мужчины больше подходил темной пряди, как если бы волосы были осветлены искусственно. Всякое бывает. Крашеными мужчинами давно никого не удивишь.

Нападавший был выше Бэя, значит, около двух метров. Не так широк в плечах, как сам Кобейн, и более изящен — настолько, что мог показаться худым. По словам Кайта. Но правая рука Кобейна с шурупами, повязками и гипсом прочувствовала на себе силу железных мышц.