А пока Кобейн гулял с Давидом по лесу, заказав на ужин для гостя и клиента меню из мишленовского ресторана.
— Вы продолжаете меня удивлять, Бэй, — проговорил отчаянно шепелявивший Гашик.
Несмотря на форму тела и внешнюю нелюбовь к физическим нагрузкам, Давиду нравилось ходить пешком, и делал он это в хорошем темпе.
— Я, конечно, навел справки еще до того, как позвал вас к себе, поэтому знал о вашем непростом происхождении и принадлежности к могущественному семейству с дворянскими корнями. Но эта клиника… Знаете, Бэй, она недешевая даже для меня.
— Догадываюсь, — усмехнулся Кобейн. — Если вас это успокоит или примирит с ситуацией, я не оплачиваю счета сам.
Гашик покивал головой, словно получил подтверждение своим мыслям.
— Так почему же вы, человек, достойный такого лечения, а значит, важный для империи Вальдштейнов, занимаетесь частным сыском и довольствуетесь скромным уровнем достатка?
— Мне нравится моя жизнь. И моя работа.
— В чем тогда ваша ценность клану? В пикантных заказах? Кому принадлежит ваша преданность в моем деле?
— Я не выполняю грязных или пикантных заказов ни для семьи, ни для других клиентов. Мой профиль — мелкие или крупные семейные кражи. В моем и в вашем круге они случаются часто, и пострадавшие стараются избегать лишней огласки. Сбежавшие подростки и раздраженные невесты тоже часто значатся среди моих заказов. А так как мои клиенты — состоятельные люди, то сохранение их тайн — непременное условие моего успеха. Так что не сомневайтесь, что для внешнего мира, будь то даже семья, я так же, как и полиция, ищу рубиновую подвеску.
— Это очень красивое место, — вдруг резко сменил тему Гашик. — Очень хорошая клиника. Но я бы никогда сюда не приехал. Не из-за дороговизны. Нет. Ее окружает такой частокол документации, подписок о неразглашении, согласий на альтернативные или нетрадиционные методы лечения, что создается впечатление опасных тайн. И дерзких экспериментов. И это чувство после личного посещения места только укрепилось. Я интересовался, но не нашел никого из обширного круга моих знакомых, кто бы здесь лечился. Остается только догадываться, что за пациенты появляются в этом центре.
— Не слишком удивлюсь, что случайных пациентов почти не будет. У Вальдштейнов есть личные самолеты, базы отдыха и огромные городские виллы в некоторых крупных городах. Так почему бы не быть медицинскому центру? — спокойно рассуждал Бэй. Для себя он этот текст уже придумал, когда размышлял на тему клиники.
Гашик остановился и внимательно посмотрел на Кобейна.
— Скажите, вам лечили только руку?
— Мне лечили только руку, но меня досконально изучили с применением множества новейших методов диагностики. И даже заставили пройти кучу диагностик нетрадиционных. Никогда, например, не сталкивался с мезотерапией, — и, понизив голос для таинственности, добавил: — Мне даже ауру рассматривали, очень было похоже, что еще немного, и лакмусовую бумажку начнут вокруг головы водить, для прокрашивания.
— Зачем вы на это согласились? — Гашик не скрывал своего удивления, густо смешанного с неодобрением.
Бэй пожал плечом.
— Я обычный человек. Мне нечего скрывать. Тем более что вся информация обо мне будет свято храниться в тайных кладовых клана, — усмехнулся Кобейн. — Кроме того, теперь я знаю, что, не считая перелома, в настоящий момент абсолютно здоров, и мои ближайшие предки не согрешили с незнакомцами.
— Абсолютного здоровья не бывает. Это само по себе уже подозрительно. И нам всем есть, что скрывать.
— Скрытность у вас врожденная, Давид? Или от советского прошлого? Или приобретенная с необходимостью прятать любовные отношения с камнями? — Бэй язвил, но не боялся задеть собеседника.
Так и было. Гашик лишь рассмеялся.
— Наверное, и та, и другая… Так вот о камне. Пришло время рассказать вам, как он ко мне попал.
Дорога петляла среди раскрасневшегося, как пристыженная девица, леса. В просветах между деревьями виднелись горы. Самые высокие вершины уже спешили натянуть снеговые шапки. Но здесь, в лесу, еще хозяйничала осень. Упавшая листва шуршала под ногами. Приносил ароматы сырой земли и грибов беспокойный ветер и старался забраться под одежду, жадный до человеческого тепла.
Гашик быстро семенил рядом с Кобейном, на его лице блестели капельки пота, поэтому он с готовностью подставлялся порывам ветра. По-видимому, предстояла длинная история, если Давид резко сбавил темп, позволяя себе отдышаться, чтобы заговорить ровным голосом.