Как начальник внешней разведки Крючков был удостоен самых высоких похвал за вербовку Эймса, и это только стимулировало его желание достичь больших высот — стать руководителем Комитета государственной безопасности. Противоположная интерпретация «феномена» Эймса — а именно что такое массовое проникновение ЦРУ в кровь и плоть советской разведки говорит о крупных недоработках ее руководства, — очевидно, не принималась в расчет. По крайней мере, серию арестов, проведенных в ПГУ сразу после получения информации от Эймса, руководство ПГУ сумело обернуть в свою пользу — как проявление большей решительности в борьбе по выявлению и искоренению внедренных в разведку предателей и «кротов».
Я осознавал, что мои мрачные мысли здесь в общем-то не очень уместны. С другой стороны, Крючков — мой руководитель. Он должен все понимать.
— Чему тут радоваться, — ответил я, — когда кругом столько гнили.
Крючков опустил глаза, затем отвернулся. Очевидно, мысль о таком числе офицеров КГБ, активно работающих на американцев, пока их не раскрыл нам Эймс, его сильно тревожила. Во всяком случае, он нахмурился.
— М-да, что можно об этом сказать?
И это было все, что он смог произнести относительно наших громадных просчетов и ошибок. Сделав отрешенный жест рукой, он сменил тему разговора.
Неужели я так ничему и не научился?
Мы перешли к обсуждению проводимых вашингтонской резидентурой операций, а также моей дальнейшей работы с Эймсом. Номинально Крючков лично руководил ею из Ясенево, хотя большей частью он все оставлял на наше усмотрение в Вашингтоне.
— Продолжайте работать, как работали, — напутствовал он меня. — Только не совершайте ошибок.
Вот в это все и упиралось. Сидя в летящем в Вашингтон самолете Аэрофлота, я пытался забыть обо всех разговорах в Центре и сосредоточиться на ожидающих меня в резидентуре делах. Что касается Эймса, наиболее трудные этапы работы с агентом — его поиски и контакт с ним, отработка каналов связи, развитие с агентом личных отношений и особенно доверия друг к другу — были успешно пройдены. Однако в нашей профессии необходимость соблюдения постоянной бдительности не является пустой фразой. Одна ошибка может свести на нет усилия многих лет работы и стоить миллионов долларов. Мне потребовалось много лет работы, чтобы это по-настоящему прочувствовать.
Глава II
Обучение ремеслу разведчика
Звук возник как слабое жужжание, становился громче и громче и вдруг перешел в страшный рев. Внезапно я увидел самолеты, которые строем низко летели над темными елями и высокими березами. Они парили, как в замедленной киносъемке, в солнечном, без облаков летнем небе, неумолимо приближаясь с северо-запада. Мне было девять лет, впереди были два месяца летних каникул, я играл с друзьями в «войну», стремительно носясь между кустов и деревьев, окружавших деревянные дома, где мы все жили. Было обычное воскресное утро в небольшом украинском городке Котовске, расположенном недалеко от Одессы на побережье Черного моря у границы с Молдавией. Моя семья — отец, мать, сестра и еще двое братьев — жила в одном из небольших одноэтажных домов около железной дороги, проходившей через Котовск.
Мой отец — Иван Яковлевич Черкашин, коренастый широкоплечий офицер могущественного Народного комиссариата внутренних дел (НКВД), как тогда назывались советские секретные «органы». Он был где-то в отъезде по своим служебным делам. Мама, сидя с соседками возле дома, была занята обсуждением последних новостей поселка. Я забрался на дерево, чтобы лучше разглядеть маневры еще одного появившегося «неприятеля». Глядя на самолеты, я подумал, как здорово, что и они участвуют в нашей игре. Мои солдаты внизу подняли в знак приветствия приближающихся самолетов свои палки — наши «винтовки».
Внезапно без какой-либо видимой причины или предупреждения раздался оглушительный взрыв, потом еще и еще. Ударной волной меня бросило на землю. Лежа на траве, я увидел, как ко мне бежит мама. Схватив меня, она втащила в наш двор и бросила в какую-то яму. Мои уши были заложены, и в них что-то звенело. Мама прыгнула на меня. Сквозь этот звон до меня дошел мамин крик: «Витя! Ради бога, пригнись!».