В поисках Божества

Эго освобождение является целью особого Божественного проявления, а именно выделения из Непознаваемого Первоисточника Божественного Света Совершенной Божественной Силы, Логоса, Который принимает сперва образ мистического Змея, по аналогии с низшей змееобразной творческой силой, для прохождения через все космические сферы и одухотворения всего мира материи. Это и есть воспринятый Сыном Человеческим «зрак раба», на который указывал Ап. Павел[252]. Вся духовная сущность, разлитая в мире, стремится к Логосу, и через слияние с Ним освобождается от материального начала. Но для совершеннейшего очищения мира, и в частности рода человеческого, таинственный змееобразный Логос выполняет всю символику мирового бытия, проходит через девичью утробу и воздвигает Совершенного Человека, Иисуса Христа, вместившего и полноту Божества, и образ низшего мира, т. е. человеческую природу. Его пришествием завершается вечная борьба Света с Тьмой и материей, борьба, на которую указал Сам Христос словами: «не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. X, 34; Лк. XII, 51). И всем истинным последователям Иисуса Христа надлежит, подобно Ему, сбросить с себя узы плоти и испить «чашу воды живой»[253], дарующей новую жизнь в нетленном сиянии Божества. Всякая же борьба с плотью и телесными потребностями содействует не только личному спасению человека, но и постепенному очищению всего бытия от материи и ее скверны.

Таким образом, логическим выводом сефианских рассуждений о Божественной и мировой Сущности было требование от посвященных строгого аскетизма. Когда же Епифаний, говоря об архонтиках[254] (очевидно, отождествляемых с сефианами или весьма им близких по своим воззрениям), утверждает, что только часть их славилась аскетизмом, а большинство предавалось разврату, то мы здесь либо имеем дело с позднейшим извращением секты (Епифаний говорит о личной своей, в юности, встрече с этими сектантами, следовательно его сведения относятся к середине IV века), либо кипрский пастырь с обычной своей доверчивостью к вздорным сплетням передает здесь клеветнический навет, рассеиваемый более древними и подлинными данными Философумен.

6. Иустин-гностик

При разборе офитических систем мы до сих пор не встречали упоминаний об основателях отдельных учений и толков, или же имена их указывались мимоходом, но секты обозначались не этими именами, а получали название по какому-нибудь отличительному признаку их учения. Лишь в одном случае автор Философумен при разборе офитической системы называет ее просто «системой Иустина», и это название за ней осталось. Других о ней сведений, кроме данных Философумен, мы не имеем, остальные ересеологи вовсе умалчивают об этой отрасли офитизма; имя основателя ее, Иустина, также нигде более не упоминается[255]. По содержанию своему эта система весьма напоминает учения наасенов, ператов и сефиан, и поэтому помещена в Философуменах непосредственно вслед за ними; этому порядку будем следовать и мы.

Новейшая ересеологическая наука склонялась к признанию «системы Иустина» одной из первобытных форм офитизма; это мнение однако нельзя признать достаточно обоснованным. По одному лишь пересказу Ипполита трудно определить, какое именно место в истории

офитизма принадлежит этой системе. Молчание других ересеологов можно объяснить тем, что учение это было мало распространено; кроме того, по словам Ипполита, последователи Иустина обязывались страшными клятвами хранить в тайне полученные ими откровения. Ипполиту удалось ознакомиться со священными книгами этих сектантов, и он изложил содержание одной (или некоторых?) из них. По его словам, учение Иустина основывалось преимущественно на каких-то Книгах Варуха. Этого Варуха (Βαρουχ) отнюдь нельзя смешивать с ветхозаветным пророком того же имени, которому также приписывалась одна книга «откровений»: в системе Иустина Варух является лишь мистическим символом Божественной Благости и Промышления, противопоставляемым змею — Наасу, который здесь олицетворяет низшую космическую силу.

Вся эта система интересна тем, что мы в ней видим, наряду с близостью к наасенам, ператам и сефианам, древним мистериям и религиозным преданиям эллинизированного мира, несомненную связь с некоторыми течениями евионизма. В учении Иустина не было отрицательного отношения к иудейской традиции, не чувствовалось отчужденности от нее: оно являлось как бы попыткой примирения гностических идей с Ветхим Заветом…