Мы теперь ознакомились с главнейшими отраслями офитизма, учение которых можно кое-как восстановить, хотя бы в общих чертах[266]
. Об остальных офитических системах мы находим у ересеологов лишь отрывочные, сбивчивые сведения, разбор которых представляется делом безнадежным. Мы поэтому остановимся лишь на одном общем обвинении, направленном против всех офитов. Ересеологи, столь мало сделавшие для разъяснения этих мистических учений, утверждаютоднако, что все они склонялись к отрицанию всяких моральных основ. Обвинения в безнравственности, о которых мы только что упоминали при рассмотрении сведений о каинитах, были, в сущности, направлены против большинства гностических сект, и в особенности против всех офитов. Бпифаний в XXVI главе своего обличения ересей, под общим именем «гностиков», дает нам картину такого невероятного разврата и извращения всяких моральных чувств, что это нагромождение ужасов вызывает невольное сомнение и заставляет предположить, что кипрский пастырь принял за реальные явления какие-то чересчур смелые символические измышления.
Возможно, что часть этих обвинений имела некоторое основание. Крайняя мистическая экзальтация, как известно, иногда близко подходит к чувственному возбуждению, и подобные случаи болезненного извращения религиозного чувства могли встречаться и у офитов, как во многих мистических сектах. Климент Александрийский, заслуживающий гораздо больше доверия, нежели Бпифаний, считает, что некоторые отрасли гностицизма склонялись к аморализму, и упоминает о некоторых безнравственных сектантах (продикианах, антитактах и пр.), близко склонявшихся к группе офитов[267]
. Но отсюда до огульного обвинения в разврате еще далеко. Сам Бпифаний, говоря о сектеМы уже имели возможность убедиться в том, насколько метафизика гностических идей в передаче ересеологов искажалась до неузнаваемости. Всякий раз, когда открытие какого-либо подлинного документа из круга гностической литературы позволяет нам проверить сообщения Иринея или Бпифания, мы находим, что пересказ ересеологов совершенно не соответствует основной мысли оригинала, что эта мысль передана в обезображенном виде. Подобным же образом, вероятно, подвергалась перелицовке и искажению этическая сторона гностических учений. При вдумчивом изучении этих систем нельзя не убедиться в том, что все они содержали принципиальное отрицание материи и телесной скверны и безусловное требование аскетизма; толкование же этих идей об умерщвлении плоти в смысле призыва к грубому нарушению естественных нравственных преград основывалось большей частью только на недоразумении, на полном непонимании мистического мировоззрения, или же на чувстве вражды к еретикам, доведенном до сознательного поощрения и распространения заведомо клеветнических слухов.
Нельзя упускать из виду, что те самые обвинения, которые воздвигались ересеологами на некоторые особенно ненавистные им гностические секты, бросались и всему христианству его врагами. Мы уже видели, как в умилительном обычае «вечерь любви», в мистическом обряде причащения из общей Чаши эти враги усматривали какие-то безобразные оргии; мы видели, что обычное у христиан наименование друг друга братьями и сестрами и братское лобзание перед причастием порождали слухи о чудовищных кровосмешениях, что мистическая вера в причащение Божественной Кровью возбуждала подозрения в детоубийстве, людоедстве и прочих ужасных преступлениях, что обычай чистой совместной жизни «братьев» и «сестер» (virgines subintroductae) давал повод к клеветническим обвинениям в разврате[269]
. Эти примеры дают право сомневаться в достоверности разных враждебных слухов, распускаемых народной молвой. Тайные мистические секты обречены на непонимание, и непонимание это порождает клевету, которую с радостью подхватывает тупая молва, а противники не прочь использовать в качестве полемического приема.