Эти слова Апокалипсиса всегда толковались Отцами Церкви как осуждение Николая-диакона и измышленного им вредного учения. Древняя церковная традиция, признавшая автором Апокалипсиса Апостола Иоанна, решила даже, что Иоанн написал свое Евангелие в целях опровержения учения Николая и другого знаменитого гностика — Керинфа (к которому мы еще вернемся), современника Апостолов; мнение это поддерживал и Ириней Лионский[276]
. Однако нельзя упускать из виду, что Ириней, как и до него святой Иустин и после него все древние ересеологи, единогласно признавали родоначальником всего гностицизма Симона Мага, а не Николая. Между тем если бы действительно еще при жизни Апостола Иоанна, остальных Апостолов и других диаконов — собратий Николая совершился разрыв между последним и общиной верующих, то именно его, Николая, пришлось бы признать «первым гностиком», тем более что приписанное ему некоторыми позднейшими ересеологами (Епифанием и Филастрием) учение вполне сходно с только что нами рассмотренными офитическими системами: мы здесь находим те же идеи о сотворении мира из двух противоположных начал — Света и Тьмы — и из воды посредством «Варвело» и Иалдаваофа, о дальнейшей эволюции космических сил и пр.; одним словом, в сбивчивых и путаных данных Епифания и Филастрия обрисовывается схема учения едва ли не тождественного системе так называемых варвелйотов[277]. Но вопрос о сути учения николаитов усложняется тем, что ни Ириней, ни другие древнейшие ересеологи не дают никаких сведений о космогонических идеях Николая, останавливаясь лишь на этической стороне его учения. Мы вправе предположить, что Филастрий почему-либо смешал николаитов с уже знакомой нам сектой «варвело-гностиков»; сведения же Епифания носят такой отрывочный характер, что по ним вовсе нельзя было бы восстановить системы Николая[278]. Что же касается отрицательной этики николаитов, то все ересеологи почти единодушно сообщают, что они не признавали различий между добром и злом и, подобно каинитам, считали долгом «умерщвлять плоть» путем удовлетворения низших потребностей до пресыщения. Сам Николай будто бы допускал употребление в пищу идоложертвенного мяса и требовал общности жен.Мы только что рассматривали вопрос о том, насколько эти обвинения вообще заслуживают доверия, и более не будем к нему возвращаться. Но в данном случае, по отношению к личности и взглядам самого Николая, мы можем проверить пристрастные сведения позднейших ересеологов одним указанием, проливающим неожиданный свет на загадочную личность диакона-еретика. Климент Александрийский сохранил нам интересное предание о том, что Николай-диакон имел красивую жену и сильно ревновал ее, но узнав, что Апостол и прочая братия ставили ему в укор это чувство ревности, решил побороть себя, вывел свою жену посреди братии и заявил, что отдает ее тому, кто пожелает ее взять…[279]
Климент добавляет, что в дальнейшей жизни Николай был суровым аскетом и впоследствии убедил своих дочерей и сына пребывать в безбрачии. В этом сказании личность Николая представляется в совершенно ином свете, чем у Иринея или Епифания, и не удивительно, что Климент Александрийский (а за ним и Евсевий в «Церковной Истории») относился с благоговением к его памяти; можно лишь изумляться тому, что, по словам Климента, именно это предание, перетолкованное и искаженное врагами Николая, послужило основанием к обвинению его в проповеди общности жен.Противоречие между этим преданием, поддержанным авторитетами Климента и Евсевия, и ходячим мнением о Николае было настолько очевидно, что некоторые ересеологи пытались отделить Николая-диакона от главаря секты распутников или же высказывали предположение, что какие-то темные сектанты самозванно присвоили себе имя николаитов, прикрывшись именем Николая. Такое мнение, хотя и нашедшее сторонников среди новейших ересеологов (как напр. Гильгенфельд), совершенно нельзя признать обоснованным: древнейшие христианские писатели всегда отождествляли Николая-диакона с основателем секты николаитов, секта же эта была известна в христианской Церкви с древнейших времен, когда малочисленность верующих и их тесное взаимное общение исключали всякую возможность для разномыслящих или отпавших братьев использовать безо всякого на то права почитаемое имя одного из семи апостольских избранников: Апостолы и их ближайшие сотрудники не замедлили бы изобличить такую дерзость и оградить имя Николая от набрасываемой на него тени.