В поисках Божества

Мы могли бы лучше выяснить и глубже проникнуть в миросозерцание офитов, если бы милостивая судьба сохранила нам хоть часть их громадной литературы; к несчастью, нам приходится только оплакивать невозвратимую ее утрату. Лишь две-три незначительных цитаты да некоторые заманчивые заглавия, случайно упоминаемые ересеологамй, дразнят наше воображение, но мы уже не имеем ни бесконечно интересных евангелий Египтян, Фомы, Филиппа, Иуды и других, ни цикла книг, когда-то известных под именем Марии (Магдалины?): «Великие вопросы Марии», «Малые вопросы Марии», «Γεννα Μαριας» и пр., ни «откровений Павла», ни «книг Иалдаваофа» (εις τον Ίαλδαβαωθ), ни «книг Сифа», ни разнообразных и многочисленных сефианских, наасенских, ператских и прочих трактатов, ни таинственных книг, приписанных Зороастру или Пифагору, на которые охотно ссылались некоторые офиты[274] и упоминание о которых еще раз указывает на тесную связь офитизма с древнейшими мистериями Востока… Лишь один случайно уцелевший памятник этой литературы (да и то сохранившийся лишь в скверном коптском переводе) — книга Pistis Sophia — дает нам заглянуть в ту область трансцендентальных созерцаний, где парил дух смелых Богоискателей, но эта книга, по мнению некоторых ученых, принадлежит уже не к офитическому, а к иному циклу литературы, именно к течению валентинианства[275].

Здесь мы закончим беглый обзор офитических идей, этого первого и общего источника всех гностических систем (из которого, быть может, немало почерпнул и Симон Маг, признанный ересеологами «родоначальником всего гностицизма»), и перейдем к отдельным главарям гностических школ, начав эту филиацию «ересеучителей» с апостольских времен, с современников Петра, Иоанна и Павла и легендарного противника их Симона.

Николай

С именем Николая, предполагаемого основателя секты, обозначаемой названием николаитов (Νικολαιτοι, Nicolaitae), мы переносимся вновь не только к апостольскому времени, но даже к тесному кружку апостольской семьи: Николай принадлежит к числу семи «диаконов», избранных Апостолами в помощь себе еще в первый период существования христианской общины в Иерусалиме, до распространения проповеди о Христе вне Иудеи, до обращения Ап. Павла, «…и избрали Стефана, мужа исполненного веры и Духа Святого, и Филиппа, и Прохора, и Никанора, и Тимона, и Пармена, и Николая пришельца Антиохийского» (Деян. VI,5). Как известно, первый из этих мужей, Стефан, особо прославился, став первым христианским мучеником за веру, причем в убийстве его принимал участие юноша Савл, впоследствии великий Апостол Павел (Деян. VI, 8—15; VII, 1—60; VIII, 1); о втором из семи диаконов, Филиппе, также сохранились сведения в наших Деяниях Апостольских (Деян. XXI, 8–9), а память о нем и его четырех дочерях — девах-прорицательницах — сияет особым обаянием в церковной традиции. О жизни и деятельности остальных диаконов не имеется точных сведений, кроме преданий, внесенных в церковные святцы уже в позднейшие времена. Но имя последнего из них, Николая Антиохийца, неожиданно оказалось включенным в список врагов Церкви: древние ересеологи видели в нем главу темной и безнравственной секты, которая близко примыкала к ненавистным им офитическим школам и на которую сыпались обычные в ересеологической литературе обвинения в разврате и всяческой мерзости.

Ближайшим основанием для этих обвинений служил текст Апокалипсиса Иоанна, изрекающий дважды проклятие над «николаитами» и делами их:

«Ангелу Эффеской Церкви напиши: так говорит держащий семь звезд в деснице Своей, ходящий посреди семи золотых светильников: знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое… Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся… Впрочем то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела николаитов, которые и Я ненавижу…«(Откр. II, 1–6). «И Ангелу Пергамской Церкви напиши: так говорит Имеющий острый с обеих сторон меч: знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей… Но имею немного против тебя: потому что… и у тебя есть держащиеся учения николаитов, которое Я ненавижу…» (Откр. II, 12–15).