В поисках Божества

Между двумя другими религиями «растерзанного бога» — египетским культом Озириса и эллинским Диониса — было также сходство, известное с глубокой древности и отмеченное уже Геродотом[18]. Все эти культы, выйдя из рамок узкой национальной религии и разлившись по эллинизированному миру, окончательно слились и растворились друг в друге. Так, Озирис в позднейшей египетской религии, т. е. в Александрийский период истории Египта, почитался под эллинизированным именем Сераписа, и культ его в этой новой форме был выработан, согласно желанию царя Птоломея Сотера, гелиопольским жрецом Манефоном при сотрудничестве эвмолпида[19] Тимофея, носителя Элевсинского посвящения[20]. В этом виде культ Сераписа получил широкое распространение в Элладе: в Афинах, у подножия Акрополя, ему был посвящен храм, украшенный статуей Сераписа, присланной в дар из Александрии Птоломеем Сотером. Такое же изображение Сераписа было послано Птоломеем III Эвергетом (247–222 до Р. X.) из Египта в Антиохию, и здесь этот культ был торжественно введен при Селевке Каллинике (246–226 до Р. X.). Вообще успех культа Сераписа во всем эллинизированном мире был стихийный. В Сицилии он упрочился уже с III в. до Р. X., а в центре Италии, в Кампании, едва ли не со II века до Р. X.[21]. Римский сенат пытался оградить государственную религию от вторжения этого иноземного божества, но безуспешно, и уже к началу нашей эры в Риме находились святилища Сераписа и Изиды; в 38 г. император Калигула воздвиг в честь Изиды на Марсовом поле грандиозный храм, впоследствии украшенный Домицианом с еще большим великолепием. Подобно тому, как Кибела, или фригийская Великая Мать (Magna Mater Idaea) имела свой храм на Палатине уже за 200 лет до Р. X. и официально вошла в римскую религию со всею своей пышной мистической обрядностью, так и Серапис с Изидой двумя столетиями позже приобрели статус официальных и особо чтимых божеств римской государственной религии, и шумные великолепные процессии в честь Изиды развернулись по улицам Рима наравне с процессиями в честь Великой Матери и убиенного божественного юноши — Атиса. Культ обеих великих богинь находился впрочем в теснейшей связи. Изида, ставшая главной богиней языческого синкретизма, воплотившая в своем образе все мистические представления о живительной силе природы, о таинственной Царице бытия, вечно разнообразной в своих проявлениях и вечно непознаваемой, — отождествилась и с Великой Матерью Кибелой, и с таинственной сирийской богиней, почитаемой на Востоке под именем Атаргатис, или Астарты, и с эллино-римской Афродитой — Венерой, и с Герой-Юноной, и с Деметрой-Церерой. То — вечно трепещущая в человеческом сознании идея о женском начале бытия, проявляющемся в мире и в плодоносной матери-природе с ее грубыми физическими законами, и в вечной мечте о девственно-чистом идеале. Соответственно этому бесконечному разнообразию проявлений разнородны и формулы поклонения божественно-женскому принципу, и это поклонение выражалось в оргиазме некоторых культов и в аскетизме других, в обряде священной проституции, практиковавшейся в храмах Астарты или Афродиты, равно как и в экстазе самооскопления, требуемого от жрецов Великой Матери, и в суровых аскетических подвигах, налагаемых культом Изиды.

Подобная же эволюция развернулась и в культе Сераписа, вскоре отождествленного и с Дионисом-Вакхом, и с Плутоном, и с Гелиосом-Аполлоном, и с Зевсом-Юпитером классической мифологии, и с сирийским Ваалом и другими божествами ассиро-халдейского Востока, через него проникшими в эллино-римский мир. Серапис, как мужской эквивалент Изиды, занял центральное положение бога-вседержителя, Единого и бесконечно-разнообразцого, скрытого за всеми формулами позднейшего пантеизма. К этой роли бога— зиждителя вселенной Серапис был особенно близок именно благодаря своему родству с эллино-фригийским Дионисом, растерзанным богом, чья кровь являлась символом одухотворяющего божественного начала в мире. Мы уже видели, что культ Сераписа был создан из слияния двух родственных культов — Диониса и Озириса — убиенных, растерзанных богов, — а культ Диониса был, в свою очередь, в теснейшей связи с культом Атиса, с которым слился во Фригии и вернулся оттуда в Элладу расширенным и одухотворенным.

История слияния восточных культов с эллино-римским религиозным миросозерцанием выясняет тот общий порыв к мистическому синкретизму, которым был охвачен античный мир в эпоху зарождения христианства. Но следует помнить, что это смешение религиозных верований и религиозных формул не было произвольным, что оно явилось лишь открытым и как бы народным признанием той общности основных идей древних религий, о которой говорилось всегда под покровом тайны, в тиши святилищ познания.