В поисках Божества

Ириней пытается выставить Марка низким обманщиком и шарлатаном, умевшим вкрадываться в доверие к простакам, в особенности к экзальтированным женщинам, становившимся затем жертвами его сластолюбия. Мы уже достаточно часто встречали подобные обвинения у ересеологов просто в виде полемического приема, и здесь также не следует относиться к ним с безусловным доверием. Правда, Ириней на этот раз не ограничивается голословными обвинениями и приводит в подтверждение своих слов известный ему факт, а именно историю красавицы-жены одного диакона в Азии, соблазненной Марком и затем горько каявшейся[444]: эту историю мы оставляем на совести Лионского пастыря, не имея возможности ее проверить. Ириней неоднократно возвращается к обвинению Марка в совращении женщин; поводом к этим столь обычным обвинениям было то обстоятельство, что в числе последователей Марка было много женщин-учениц. Марк охотно сообщал им «дар пророчества», посвящал их в духовный сан и допускал к совершению таинства Евхаристии. Участие женщин в священнослужении, впрочем, отнюдь не являлось особенностью секты маркосиан: оно было обычным явлением в большинстве восточных общин, склонных к мистицизму, где женщины играли всегда большую роль, нежели в Риме и в западных Церквах. Приблизительно в эпоху деятельности Марка, в 70 — 80-е гг. II века, церковные общины Малой Азии были охвачены так называемым монтанистским движением, выдвигавшим на первый план вопрос о признании особых женщин-пророчиц — женщин, удостоенных высших даров Святого Духа. Борьба Церкви с монтанизмом носила характер борьбы против этой идеализации женской восторженности, вообще против выдающегося положения женщины в общине, и именно первые отзвуки этой борьбы мы видим у Иринея в его резких обличениях привилегированного положения женщин у гностиков. Мы уже знаем, что в гностических кругах сохранялись предания об особом предпочтении, оказываемом Самим Христом Своим ученицам, о даровании им особых откровений; главари гностицизма стремились подражать Самому Господу, окружая себя любимыми, экзальтированными ученицами и придавая особенную ценность их порывам мистического вдохновения. Таково было положение женщин почти во всех известных нам гностических общинах; так, мы отмечали уже роль Марцеллины в распространении учения Карпократа[445]. Если же с именем Марка связывалось представление об особенном участии женщин во внутренней жизни основанных им общин, то объясняется это тем, что секта Марка была, по-видимому, организована на особых началах схизмы: чуждаясь общей церковной жизни, она имела собственную иерархию священнослужителей[446] и именно здесь отводила широкое место женщинам, посвящая их в степени священства, недоступные им в церковной иерархии. Ириней сохранил нам образец молитв, употребляемых Марком при посвящении женщин, и в них мы видим вполне чистую мистику, не заслуживающую никаких грязных подозрений. О совершении самого таинства Евхаристии у маркосиан Ириней сообщает нам странные подробности, совершенно ускользающие от нашего понимания. Он утверждает, что Марк, с помощью «магических чар», совершал чудо претворения в св. чаше вина в кровь, или же показывал своим последователям другое чудо: взяв чашу, в которой таинство Евхаристии уже было совершено женщиной, он переливал ее содержимое в другую чашу большего размера, молясь при этом об умножении благодати в женщине, совершившей таинство, и по молитве его содержимое чаши увеличивалось и чашу большего размера переполняло через край[447]. Смысл этих действий Марка не поддается уяснению, но во всяком случае мнение Иринея, видевшего в них лишь грубые фокуснические проделки, не заслуживает внимания. Еще Неандер в своей «Истории гностицизма» высказывал предположение, что обряд совершения таинства Евхаристии был обставлен у Марка глубокой символикой, не понятой Иринеем[448], и к этому мнению можно только присоединиться.