В поисках Божества

Мы уже видели, что автор Философумен ставил во главе западного валентинианства вместе с Птолемеем некоего Гераклеона (Ήρακλεων), о котором упоминает дважды. Ириней также называет Гераклеона, но не дает точных о нем сведений. Зато из данных Климента Александрийского и Оригена мы узнаем, что Гераклеон был личным учеником Валентина[428], выдающимся представителем его школы, что он был автором нескольких серьезных трудов и, между прочим, обширного толкования на Евангелие Иоанна ('Υπομνηματα), которым пользовался Ориген в своих комментариях на это евангелие. На основании многочисленных цитат Оригена можно даже составить себе представление о главнейших чертах системы Гераклеона: основная идея ее выражается чистым монизмом, не допускавшим никакого раздвоения в Первобытной Сущности Божества. В христологической части этой системы заметен крайний докетизм: не только телесная оболочка Христа признается призрачной, но и многие евангельские повествования о Его земной жизни следует понимать в одном только символическом смысле[429].

Эта система, по-видимому, очень близка валентинианству в описании Философумен, и на этом основании ученый Липсиус высказал догадку, что изложенное в Философу менах валентинианское учение является именно системой Гераклеона; это мнение, однако, не нашло еще серьезных подтверждений и может быть пока лишь отмечено как любопытная гипотеза, проверка которой, к сожалению, невозможна за отсутствием критерия. Иных, более точных данных о системе Гераклеона мы не имеем. В Стпроматах Климента сохранен весьма интересный отрывок из трактата Гераклеона о мученичестве[430], — но мы здесь находим лишь выражение взглядов, общих многим гностикам, о бесполезности религиозного фанатизма и о бесцельности исповедания перед толпою мнений, которые ей недоступны. Епифаний Кипрский посвятил Гераклеону целую главу своей книги против ересей[431], но приписывает ему совершенно произвольно идеи, выхваченные наугад из опровержений валентинианства Иринеем и Ипполитом; собственные добавления Епифания лишены всякой ценности. У других ересеологов мы находим, в большинстве случаев, лишь незначительные упоминания о Гераклеоне; только в книге «Praedestinatus» содержатся неожиданные и весьма сомнительные сведения о том, будто Гераклеон распространял свое учение в Сицилии, был изобличен папой Александром (?), должен был ночью скрыться и бесследно исчез и т. п.[432] Насколько эти данные мало достоверны, видно уже из допущенного автором крупного анахронизма: папа Александр I занимал Римскую кафедру приблизительно с 105 по 115 г, и поэтому ни в каком случае не мог сталкиваться с представителем валентинианства, основатель которого, как мы видели выше, выступил лишь в середине II века[433]. Впрочем, Епифаний Кипрский впал в другой анахронизм, назвав Гераклеона учеником валентинианина Колорбаса, т. е. отнеся его ко второму поколению последователей Валентина.

Но этими противоречиями еще не исчерпывается путаница, создавшаяся вокруг имени Гераклеона. Некоторые ученые критики были склонны усмотреть указание на него в другом месте Иринеевой книги, где говорится о «знаменитом» ученике Валентина без обозначения его имени[434]. Возможно, этот текст Иринея являлся дословным пересказом другого ересеологического первоисточника[435], где «знаменитый» валентинианин также не был назван, почему Ириней и не мог указать его имени. Как бы то ни было, Ириней, сообщив некоторые данные о Валентине и ученике его Секунде, добавляет: «другой знаменитый их учитель, восходя выше как бы к более совершенному знанию, учил о Первой Тетраде так…»[436] Далее следует сжатое изложение особого мистического учения о Наивысшей Неизъяснимой Четверице, обозначаемой именами Единичности (Μονοτης), Единства (Ένοχης), Единицы (Μονας) и Единого (то Έν): этой трансцендентальной символикой идея Божественной Первопричины еще далее отодвигалась в глубь мистического созерцания. Греческое слово ’επιφανης («славный», «знаменитый», «блестящий»), употребленное Иринеем, дало повод к недоразумению: некоторые ересеологи усматривали здесь собственное имя Епифаний, а Епифаний Кипрский даже смешал этого неведомого валентинианина с загадочным юношей-философом Епифанием, сыном Карпократа…[437] Другие ересеологи полагали, что под этим «знаменитым учителем» следует разуметь именно Гераклеона; в наше время это мнение поддерживается, между прочим, Гарнаком. Наконец, некоторые ученые (Гарвей, Гильгенфельд) предлагают видеть в этом загадочном «знаменитом учителе» другого валентинианина — Колорбаса.

3. Валентинианин Колорбас