В поисках Божества

Символическое толкование «закона» и всяких текстов вообще было весьма распространено среди валентиниан, но целый ряд таких толкований сохранен Иринеем как раз под именем Птолемея и его последователей. В евангельских текстах отыскивались указания на три рода людей: так, к человеку психическому обращен ответ Спасителя (на просьбу отпустить домой проститься с семьей): «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. IX, 61–62), — т. е. порыв к одухотворению, к совлечению потребностей плоти должен пересилить всякие житейские и семейные условности. А к пневматику относится еще более суровый ответ Христа на просьбу ученика отпустить его домой на похороны отца: «иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. VIII, 21–22; Лк. IX, 59–60)[423]. Три рода людей указаны и в притче о закваске, заложенной женщиной в трех мерах муки (Мф. XIII, 33; Лк. XIII, 21): женщина — символ Премудрости-Софии, три меры муки — род человеческий, а закваска — Спаситель[424].

Еще более смелые толкования мы находим в математических вычислениях, имевших целью доказать, что число 30 эонов Плеромы таинственно изображается тридцатилетним возрастом Иисуса Христа, что это же мистическое число 30 является смыслом притчи о работниках в винограднике, выходящих на работу в первый, третий, шестой, девятый и одиннадцатый час[425] (1 + 3 + 6 + 9 + 11 = 30); что Додекада эонов изображена числом 12 Апостолов, а первые восемнадцать эонов (т. е. Огдоада и Декада) — численным значением имени Иисуса, ибо первые две буквы Его имени по греческому алфавиту составляют цифру 18 (ι = 10, η = 8)[426]. Подобных толкований можно было бы привести еще множество, но мы сейчас увидим поразительные образчики их в системе валентинианина Марка, и поэтому не будем пока на них останавливаться. Зато толкования Ветхого Завета, сохраненные в письме Птолемея к Флоре[427], заслуживают полного нашего внимания уже потому, что здесь мы имеем не пересказ пристрастного ересеолога, а подлинный трактат гностического учителя.

В этом трактате, однако, нет следов эзотерического учения валентиниан. По-видимому, Флора обратилась к Птолемею с вопросом об истинном значении Ветхого Завета, о необходимости выполнения его предписаний. Птолемей отвечает обстоятельным разбором библейского текста, но без какого-либо намека на высшие тайны «гнозиса», без сообщения Флоре идей о Божественной Первосущности, Плероме и пр. Флора, вероятно, не принадлежала к числу посвященных и поэтому не удостаивается особых откровений. Впрочем, Птолемей заканчивает свое письмо обещанием дальнейших разъяснений, и этот второй трактат уже не попал в руки ересеологов; быть может, здесь были изложены те мистические идеи, которыми валентиниане столь неохотно делились с непосвященными.

В письме же, сохраненном Епифанием, Птолемей пытается сделать очевидной несостоятельность буквального понимания Ветхого Завета. По его мнению, библейский текст составлен из разных наслоений, причем часть «закона» и этических предписаний написана по Божьему вдохновению (мы не можем, однако, выяснить, имеется ли здесь в виду Непознаваемая Божественная Сущность или низший Демиург; последнее наиболее вероятно). &го боговдохновенная часть этических предписаний и является тем «законом», о котором Христос сказал, что Он «не разрушить пришел, а исполнить» (Мф. V, 17), но с пришествием Спасителя эти моральные заповеди расширены, дополнены разными оттенками: так, в словах «не убий» содержится уже отрицание всякого гнева на ближнего, и пр. Часть же библейского закона совершенно нельзя признать боговдохновенной: Сам Иисус Христос сказал иудеям, что эти предписания составлены «по жестокосердию вашему» (Мф. XIX, 8), — и на самом деле они отчасти внесены в закон Моисеем по собственному разумению, отчасти же добавлены позже народными старейшинами и носят характер временных юридических мер. Вся эта часть закона отменена пришествием Христа: так, суровый закон «око за око и зуб за зуб» заменен учением о всепрощении обид. Наконец, вся ветхозаветная обрядность, жертвоприношения, а также все связанные с ними постановления имеют исключительно символическое значение. Все эти взгляды Птолемея весьма интересны: мы видим в них последнюю попытку примирения с библейской традицией, в противовес резкому отрицанию Ветхого Завета со стороны большинства гностических сект, в том числе маркионизма, с которым мы вскоре ознакомимся.

Мы надолго остановились на Птолемее как на ярком выразителе валентинианских идей, но теперь должны его покинуть для дальнейшего знакомства с наиболее известными учениками Валентина.

2. Валентинианин Гераклеон