В поисках Человека

– Мало шансов, – снова заговорил Аттик, – что они найдут нас, пока мы будем оставаться в режиме невидимости, как сейчас, но едва мы попробуем двинуться, как станем добычей.

Отон резко поднялся, будто его вдруг пронзила боль:

– Мне интересно, как противники так быстро нас разыскали?!

Он обвел присутствующих тяжелым взглядом, остановил его на Плавтине и в первый раз с их горько-сладкого разговора на Олимпе, смерил ее грозным взглядом свысока.

– Я не верю в предательство. Но, Плавтина, я убежден, что вы не все мне рассказали. Наши враги знают о радиусе досягаемости «Транзитории» и о ее способности совершать два мгновенных перемещения подряд. Но последовать за нами сюда они могли, только если имели представление, куда мы направляемся.

Плавтина почувствовала, как румянец горячей волной заливает ей лицо. Весь этот спектакль был предназначен для нее. Делая вид, что сосредоточился на Фотиде, Отон застал ее врасплох, потерявшей бдительность. И в то же время он был прав, поскольку Плавтина чувствовала себя виноватой – промолчав, она все равно что солгала.

Это походило на магическое мышление, согласно которому душевная скверна – предательство, мошенничество – всегда влечет за собой трагические последствия. Воспоминания, что она таила в голове, притягивали врагов: значит, так или иначе, это ее вина, если сейчас они оказались на грани катастрофы. Она открыла рот, но ни один звук не смог пробиться наружу.

– Так что же, Плавтина? Вы вдруг онемели? – осведомился Отон тем же желчным тоном. – Позвольте, я с вами поделюсь некоторыми своими выводами. Вы поведали нам лишь о части своих планов. Вы с самого начала знали, что цель вашей миссии – найти источник передачи. Вы рассказали об этом. Может, кому-то в Урбсе. Или плебеям.

Аттик задрожал, но не шевельнулся. Он никому не передавал те странные, сбивающие с толку слова Виния об Урбсе прямо перед тем, как их спасли Фотида и Рутилий. Триумвир заявил, что служит Узам. Марциан в минуту смертельной агонии сказал то же самое, от чего тревога Плавтины усилилась. Все это мгновенно пронеслось у нее в голове, и она вдруг поняла, что замышляют их противники. Плавтина заледенела, сердце у нее сжалось, дрожь пронзила ее с ног до головы, и она едва не лишилась чувств. Она и вправду была за это в ответе – но не так, как предполагала раньше.

– Да, – пробормотала она, – вы правы. В основе всего этого лежит ужасное предательство, но оно куда более давнее, чем вы думаете, и я тут ни при чем.

Отон застыл в замешательстве. Он так живо набросился на Плавтину из-за сложившейся ситуации – а может, и c досады. Но теперь, когда она стояла перед ним, беззащитная, гнев покинул его. Был причиной тонкий маневр с его стороны или остатки его собственной воинской этики, по которой слишком легкая победа не приносила никакого удовлетворения? Или же, понадеялась она, Отон способен на какие-то чувства, помимо холодного честолюбия? И его попытка к сближению перед отлетом с красной планеты, возможно, была чем-то большим, чем предложение временного союза? Возможно ли что-то чистое в этом бренном мире? Это расчет или движение души?

Она стояла, будто парализованная под его взглядом, не в силах говорить. Он наклонился к ней и тихим, смягчившимся голосом сказал:

– Простите меня и расскажите об этом. Мы здесь среди тех, кому можем доверять.

Она выпрямилась. Аттика, казалось, гложет беспокойство, его бледная кожа стала зеленоватой. Рутилий держался замкнуто, прищурив глаза, и ждал как возбужденный зритель. Двоим людопсам было явно неудобно и неловко смотреть на конфликт между Интеллектами, и они старались держаться в стороне. Эти пятеро были ее единственными союзниками, и она перед ними в долгу.

Плавтина прикрыла глаза.

– Если я вам не все рассказала, то лишь оттого, что была испугана жестокостью, которую проявил ко мне Марциан, а вовсе не потому, что хотела что-то скрыть. Но вы правы, в этом деле я очень горько ошибалась.

Она не сказала, что их с Отоном разговор, когда он поведал ей о своем происхождении, а она его оттолкнула, тоже поспособствовал этой ошибке. Но он, разумеется, понял. Он живо подал ей руку в знак примирения, и она уступила, протянув свою. В какой-то степени они еще могли сделать вид, что этого злополучного эпизода не было, и прийти к своеобразному – пусть и шаткому – примирению. Ничего не говорилось ясно.

Приободрившись, она продолжила:

– Марциан в предсмертной агонии признался мне, что триумвиры знали о передаче нейтрино Плавтиной.

– Я это подозревал, – ответил Отон. – Я в самом деле думал, что у них есть смутное, неточное представление об этом.

– Напротив, до ужаса точное, – в возбуждении продолжила она. – Поскольку они получили информацию от той части прежней Плавтины, которая предала ее, – Плоос.

Она почувствовала, как по ее щекам заструился поток соленых и едких слез.