В поисках Человека

– Ваша совесть? Вы, несмотря на это тонкое покрывало плоти, по-прежнему Интеллект, как и я. Для подобных нам существ это слово не имеет смысла…

Она попыталась запротестовать – Отон задел ее за живое. Он поднял руку, веля ей молчать.

– …Однако, если посмотреть на вещи с более материальной точки зрения, то я в этом путешествии потерял все. Моих людопсов, моих слуг, мой Корабль. Я лишен всего. Отчасти из-за вас и подрывной работы, которую вы начали вести, едва я вас спас. Все, что у меня осталось, – воля, которая велит мне продолжать поиски. Но вы хотите, чтобы я и от этого отказался.

– Вы обратитесь в ничто, когда дойдете до конца.

– Я найду Человека!

– И станете игрушкой в руках сил, какие и представить себе не можете.

– Я вам не верю. Пусть я один здесь воплощаю эту мечту и несу ответственность – что ж, одного хватит.

– Значит, мы с вами так и останемся поодиночке, до самой катастрофы.

Она сказала это тихим, взволнованным голосом, в котором прозвучала смертельная, бездонная боль. И тихо заплакала. Отон сделал шаг назад. Избегая пристальных взглядов эпибатов, он ушел обратно на нос корабля.

XVI

Здание цилиндрической формы едва поднималось над макушками деревьев. Эврибиад бы не заметил его с такого дальнего расстояния, ему ровным женским голосом сообщил о нем ноэм-пилот.

Башня: в древних легендах – символическая обитель чудовищ. Ее венчала, возвышаясь над колышущимся пологом леса, большая круглая платформа, достаточно широкая, чтобы шаттл мог приземлиться. Сделана она была из камня или бетона. Ее слепящая каменная белизна словно бросала вызов окружающей ее буйной растительности.

Нет, не башня. Остров – тут мог бы жить маг или колдун. Пустой, глазу не за что зацепиться, чтобы развеять скуку. Это ничего не значило. Посреди дикой планеты кто-то за ними наблюдал – в этом Эврибиад был уверен.

Он подождал, прежде чем объявлять тревогу. У него в запасе еще оставалось несколько секунд. Отон вышел из кабины несколько минут назад. Они сказали друг другу едва ли несколько слов с момента отправления. Эврибиад злился на проконсула – за то, что тот заставил его сопровождать. Злился и на себя – за то, что оставил Фотиду и свой народ, за то, что взял с собой лучших солдат в отряде и оставил неопытных новичков сторожить лагерь. Гневался из-за того, что не сумел тверже возразить Фотиде. Конечно, она была права. Ее поступки диктовались железной логикой. Однако он по долгому опыту знал, что, пусть расположение войск разумное, поражение или победу определяли интуиция и эмпатия.

Он сощурил глаза, пытаясь рассмотреть, куда они направляются, когда на смену основному турбинному двигателю пришли вспомогательные, и началось вертикальное снижение. Глядеть на башню было больно из-за отраженного света. Строение не было видно в инфракрасном спектре, однако от него исходило смутное электромагнитное излучение, которое, стоило подлететь ближе, принялось сводить с ума аппаратуру. В высоту башня составляла метров двести – чуть выше самых больших деревьев.

Эврибиад попытался представить, на что похожа почва под гигантскими сводами строевого леса: сумрачный мир, почти лишенный жизни, размеченный древесными стволами, гигантскими, словно колонны храма. Воздух там, наверное, ароматный, напоенный мощными ароматами смолы и перегноя, неподвижный, без единого освежающего ветерка. Самые сильные дожди, самые яростные бури проникали в эти глубины лишь ослабленными, словно далекое эхо безобидной стихии. Эврибиад ненадолго замечтался о животных, населяющих подобные места, – неуловимых силуэтах, быстроногих зверьках, которые в тени предавались вечному танцу охотников и дичи.

Первозданный лес. Сможет ли его народ, которому было предписано жить у моря, приспособиться к обитанию в тени? Да, конечно, нужда заставит. Если только не случится какого-нибудь резкого и неожиданного сюжетного поворота, путешествие народца людопсов здесь и закончится. И в глубине души Эврибиад инстинктивно, еще не признаваясь в этом и самому себе, желал остаться в этом первобытном лесу. Здесь они сумеют очиститься от навязанной им ложной культуры. Они смогут развиваться гораздо свободнее, чем на раздробленных землях Кси Боотис. Они вновь обретут свой изначальный потенциал – жизнь с клыками и когтями, инстинктивную жестокость, которую Аттик усмирял своим терпеливым расовым воспитанием. Это плохо сочеталось с тем, какое значение Фотида придавала разумности. Возможно, они с ней в будущем не смогут договориться. Возможно, она осудит его за почти инертное желание вернуться к истокам, которое его обуревало.