– Да, – ответил Плутарх. – Первая Плавтина оборудовала Корабль детектором нейтрино. Странная идея, не правда ли? Возможно, я иду по ложному следу, но я не представляю себе, как наша вспыльчивая подруга удаляется к Рубежам, чтобы предаваться там скучным радостям физики. К тому же, если мы нередко пересекаем потоки нейтрино – если уж обращать внимание на такие тонкости – я ни разу не слышал, чтобы такие хрупкие частицы складывались в связный, организованный луч. Возможно, потому, что мое любопытство относительно материального мира чересчур ограничено. Но я так не думаю.
Жестом руки он продолжил проигрывать изображение, на сей раз – до крайности растянутое, завораживающе медленное, так, что можно было различить отдельные толчки. Каждый из них обозначал выброс облачка фотонов. В этот момент картинка замерла, и старик путем дедукции вывел траекторию и темп, в котором проходили фотоны. Ведь речь шла о своеобразной музыке. Атональная, почти без ритма, состоящая из коротких квинтетов с разными уровнями энергии, однако повторяющихся, замкнутых в цикл, слишком короткий для человеческого понимания. Хотя эта музыка казалась бессвязной, в ней выделялась какая-то структура, своеобразное единство, образованное тонкими фразами, повторяющими друг друга, как эхо, и уравновешенное последовательными контрапунктами и повторами. Платина как завороженная наблюдала, как проходит это трепещущее дефиле – минута за минутой, следуя хрупкой партитуре, временами такой медленной, что казалось, будто мелодия закончилась, – но она начиналась снова, в более ударном ритме, в краткие секунды достигая головокружительной силы.
– Что это? – спросила она.
– Хотел бы я знать, – тихо сказал Отон. – Ведь это явно что-то важное. Вероятно, сообщение на квантовом языке? Если код, то, клянусь Числом, я руку даю на отсечение – если мы расшифруем его, узнаем причины, по которым Виний совершил убийство.
А может, и нет, подумала Плавтина. Может, реальность настолько пугающая, что лучше оставить все как есть. Сможет ли она прожить остаток своих дней в этих холодных подземельях? Если она исчезнет, Урбс о ней забудет, торопясь вернуться к собственным гнусностям. Плутарх, однако, не дал им передышки:
– На самом деле я могу сказать вам, о чем тут речь. Я уже встречался с этим явлением. Но я предпочитаю проверить. Идите сюда, покажу.
Одним жестом он убрал светящийся график и направился к двери. Плавтина торопливо вскочила. Ее сердце билось. Пока она шагала за Плутархом по коридорам из темного камня, ей казалось, что она упадет в обморок. Отон, возможно, заметил это – как бы тщательно она это ни скрывала, – и взял ее под руку своей огромной ручищей, поддерживая – физически, а возможно, и морально. Она благодарно ему улыбнулась, но он посмотрел в ответ озабоченным, лихорадочным, почти отсутствующим взглядом, несмотря на усилие, которое прилагал, чтобы не потерять с ней контакт.
Шли они долго. В какой-то момент они повстречались с другой группкой и другим Плутархом. Это были людопсы, и они присоединились к ним с Отоном. А потом – другие Плутархи, которые растворялись один в другом, будто бы главное сознание этого места объявило общий сбор, чтобы сосредоточиться в одном месте и времени. Становилось все жарче, поскольку с каждой минутой они спускались ниже, в чрево спящего вулкана. С Плавтины ручьями лился пот. Фемистокл и Аристид, открыв рты и свесив языки, терпели подлинные мучения. Но все это было неважно. Спешка, лихорадка старого стража Олимпа передались всей группе.
Они спускались по бесчисленным узким винтовым лестницам. Шли по коридорам – одни были выдолблены в скале, другие выстроены из бетона, составляя целый лабиринт. Им даже повстречалось подземное озеро. Жара, все более плотный и влажный воздух, бесконечные низкие потолки – из-за этого Плавтине стало казаться, что миллионы тонн горы Олимп давят ей на плечи не символически, а по-настоящему. Она вообразила, что ее похоронили заживо, и она медленно задыхается; дыхание становится все более затрудненным, пока не останавливается вовсе. Плавтина встряхнулась, попыталась сосредоточиться, не запутаться в собственных ногах.
Они вошли в самую огромную пещеру, которую возможно вообразить, по форме напоминающую купол, – бывший вторичный очаг магмы, опустошенный внезапным взрывом, которым магму разметало до самого космоса.
Плавтина поморгала, чтобы глаза привыкли к полумраку. Лампы с рефлекторами, расставленные с равными промежутками, высвечивали бледные пятна в густой тени, давали скудный свет, который тут же поглощали темные базальтовые стены со вкраплениями красного камня планеты, наполненного окисью железа, из которого первые поселенцы строили свои мифические дворцы со множеством колонн. Это было… словно в ее сне – том, что приснился ей еще на «Транзитории», перед прилетом в Урбс.